Конь в малине
Шрифт:
Я ответил на вопрос вопросом:
– Но у вас, наверное, есть собственная версия?
Он хмыкнул:
– Версия-то есть. Но я не из РУБОП. Меня интересуют громкие дела. На которых можно сделать убойный материал. А здесь скорее всего наркотики. Нет смысла тратить время.
Это был откровенный цинизм, но иного я и не ожидал. В конце концов, девяносто процентов журналистов – циники. Грязь, в которой они копаются, к романтизму не располагает.
– А если Марголина грохнули вовсе не из-за наркотиков? А если шансы на убойный материал есть?
Он
– Что вы имеете в виду?
– К примеру, торговля младенцами. Или больше того – человеческими органами.
– Человеческими органами?! – Он фыркнул. – Кому нужны сердца или почки младенцев? Что-то я не слышал, чтобы новорожденным делали пересадки…
– А если кто-то овладел технологией, позволяющей вырастить из младенческого сердца полноценный донорский материал? В сокращенные сроки, понимаете?
– Понимаю, разумеется… – Он задумался, делая быстрые затяжки, одну за другой, одну за другой. Потом затушил окурок о подошву и подытожил: – Мы ходим вокруг да около. Какой в этом деле интерес у вас?
Наживка была проглочена, и теперь следовало подсекать. И я подсек – рассказал ему, что знал. Без истории с Арчи Гудвином, разумеется, и только до того момента, как меня похитили. Не упомянул я о своем нанимателе и кое о чем другом: должно же что-то остаться и на потом. Хрустальные шкатулки тоже оказались за пределами моего рассказа.
У Бакланова, помимо репортерского цинизма, была и репортерская интуиция.
– Да, тут может быть не только убойный материал, тут может родиться сенсация. Да еще с выходом за кордон! – Его серые глаза подернулись поволокой мечтательности: он уже видел себя известным не только в масштабах северной столицы, он получал «Пулитцеровскую премию». – Но каковы гарантии?
– А гарантий нет. – Я развел руками. – Могу только сообщить вам, что не стану претендовать на дележ гонорара. Все лавры общественной известности достанутся вам. Мне, при моей работе, они противопоказаны.
Он вновь задумался. Я терпеливо ждал.
– Слушайте, – сказал он наконец, – на кого вы работаете? Только не надо мне лепить горбатого, будто осерчали на злых дядек из-за бедных несчастных малюточек!
– На кого я работаю, это секрет. Пока секрет… В интересах вашей же безопасности. А что касается злых дядек… Подумайте сами, с чем мы останемся, если у нас начнут отнимать еще и наших детей.
Эта фраза пробила даже репортерский цинизм. Кто из нас не мечтает оказаться в спасителях человечества?
– Вы романтик. – Это прозвучало так, будто он сказал: «Вы педераст!» – Но иногда мне нравится романтизм. В тех случаях, когда добро имеет кулаки. Я готов начать расследование. Сегодня же поеду в клинику…
– Э-э, нет! – оборвал я его. – Ни в какую клинику, друг мой, вы не поедете! Ни сегодня, ни завтра… Мне надо, чтобы наши действия были согласованы.
Он усмехнулся:
– Иными словами, чтобы Бакланов не рыпался и выполнял исключительно ваши указания.
– Иными словами – да!
– А если я пошлю вас к черту?
– Посылайте. Я обращусь
– А я расскажу о вас всем моим друзьям. Что у вас крыша поехала, что вы одержимы маниакальной идеей, что вас разыскивают психиатры.
Я пожал плечами:
– Валяйте, рассказывайте! Хоть один желающий все равно отыщется. Возможно, он окажется менее опытным, чем вы, репортером. Возможно, мы с ним потерпим поражение… Что ж, по крайней мере, когда-нибудь вы убедитесь, что именно из-за вас преступление осталось ненаказанным. – Я старался сдерживаться, но последние фразы, помимо воли, звучали, как обвинения. – Вы узнаете это, когда ваш сын или ваша дочь родят вам якобы мертвого внука!
– У меня нет детей, – сказал он.
– Значит, это будет внук вашего брата. Или ваших друзей. Или знакомых. Земляков, наконец!
Бакланов крякнул и опять задумался.
Над нами шумели сосны. Сквозь могучие кроны проглядывало голубое небо, в котором застыли островки перистых облаков. Мне отчего-то стало вдруг тоскливо: словно я видел эту картину в последний раз.
– Вы ведь далеко не все рассказали. – Репортер смотрел на меня с усмешкой.
– Далеко не все, – согласился я. – Но у вас есть шанс узнать все и довольно скоро. Поверьте, это в интересах вашей же безопасности. Бакланов, в отличие от меня, слишком заметная фигура!
– Так почему же вы не продолжите расследование сами? Кишка тонка или?
– Или!.. Я его продолжаю. – Пора было сделать еще одну подсечку. – Дело в том, что я мертв. И мне бы не хотелось, чтобы кое-кто узнал, что я выжил.
Он не сделал больших глаз и не разразился удивленными восклицаниями. Он просто спросил:
– Вас все еще интересует ночной пожар на даче в Елизаветинке?
– Меня интересует, кто является фактическим хозяином сгоревшей дачи. Антон Величко, скорее всего, – просто подставное лицо.
Он кивнул:
– Скорее всего… Но мы этого уже не узнаем. Дело в том, что Величко убит. Застрелен киллером прямо на улице. Информация об этом пришла, когда я выезжал на встречу с вами.
Я вздохнул: кто-то обрезал еще одну ниточку. Но если для этого «кто-то» я мертв, то зачем обрезаются ниточки. От моих ночных спасителей?..
– Вы, вижу, не удивлены.
Я промолчал: слишком бы откровенно прозвучало в моем голосе разочарование.
– Хорошо, я согласен на ваши условия, – сказал Бакланов. – Какие будут первые указания?
Я с трудом сдержал вздох облегчения.
– Вот что надо сделать, – начал я. И вдруг понял: выводить его на Ингу рано. Если бы спросили, почему я так решил, у меня бы не нашлось ответа. Просто интуиция…
Бакланов ждал, покуривая очередную сигарету. Не было ни ухмылки, ни понимающих взглядов. Этот парень нравился мне все больше и больше. Но спешка никогда и никому не приносила пользы. В особенности – фиктивным мертвецам. Если Инга – та, за кого я ее принимаю, фиктивный мертвец быстро сможет стать реальным трупом.