Конь в малине
Шрифт:
Сам он был теперь как огурчик – синий костюм-тройка, голубая рубашка, галстук с алмазной булавкой…
Едва мы покинули квартиру и хозяин запер двери, я ткнул его «етоичем» в бок:
– Никаких глупостей, Боренька. Мне, лапушка, терять нечего! Первая пуля – твоя!
Он мгновенно вспотел. А я удовлетворенно хмыкнул: доктор Кунявский спекся.
– Хорошо. – Боренька поднял на меня глаза, в которых горела ненависть. – Валенсия осталась на свободе.
У меня исчезли ноги. И руки тоже. Справа мелькнула выкрашенная в коричневый
Металлический грохот, едва слышный звонок. Негромкая возня. Вскрик: «Ой, больно!» И шипящий Ингин голос:
– Еще рыпнешься, конь в малине, и мозги вон!
Сначала возникла боль возле виска. Потом вернулись глаза, и я смог скосить их в сторону.
Кунявский стоял, скрючившись и обнимая левой рукой правую. В трех шагах застыла Инга с дамской «виолеттой». И где только она ее прятала?.. Я бы, конечно, такого оружия не слишком испугался, но доктор Кунявский явно не был специалистом по огнестрелам.
Потом вернулись руки, и я сумел сесть. А потом, наконец, – и ноги.
Нам опять повезло. Кроме Кунявского, разумеется… Упав, я не раскроил себе голову. А в соседней квартире никого не оказалось – прежде чем Инга успела Бориса Соломоновича скрутить, он сумел-таки нажать кнопку звонка.
– Ты как, америкен бой?
– Как парализованный кролик. – Я с трудом поднялся. – Но жить буду. – Я подобрал с пола «етоича». – Что это было?
Инга поправила сдвинувшийся в сторону парик и саданула Кунявского стволом под ребра:
– Колитесь, Борис Соломонович! Ну?!
Доктор скривился от боли:
– Кодовая фраза… Временный паралич некоторых мышц… Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы успеть разоружить человека.
– Лихо придумали! – Я потер ушибленную руку. – Но не все предусмотрели!
Кунявский вновь обильно потел. Но пока еще хорохорился:
– А если бы вы пришли один?
Я благодарно посмотрел на Ингу. Моя амазонка и бровью не повела.
– Почистись, америкен бой! И пора сматываться.
Я стряхнул пыль с куртки и брюк.
– Фонарей на лице нет?
– Нет… Думаю, держать его на мушке лучше мне, конь в малине!
– Да уж, – сказал я. – Уж будь добра, подержи. Шустрый у нас собеседник, за ним глаз да глаз нужен!
Лифт все еще находился на этаже: видно, жители этого дома допоздна не гуляли. Мы спустились вниз. Консьерж пребывал в той позе, в какой я его оставил, – спал на диванчике. Мы вышли на улицу, захлопнули за собой дверь.
– Сейчас, Борис Соломонович, поедем к вам в институт, – сказала Инга. – Надеюсь, вы не против?
– Там, между прочим, охрана, – буркнул Кунявский дрогнувшим голосом.
Эта дрожь сказала мне все – теперь Борис Соломонович действительно спекся и будет исполнять любой наш приказ. Ну и ладненько, лишь бы головы от страха не потерял!
Инга
– Когда вы приводите в лабораторию левых клиентов, охрана тоже там!
Кунявского шатнуло.
– И давно вы об этом знаете?
– Я около трех недель. Мое начальство пока ничего не знает. И не узнает, если вы сделаете все правильно.
– Я… – Кунявский сглотнул. – Я постараюсь.
Сели в машину – на этот раз я за руль, Кунявский рядом, а Инга на заднем сиденье, держа доктора на прицеле.
– Вот и хорошо… В институт прикладной психокинетики, мастер! Одна нога здесь, другая там!
– Слушаюсь, мэм! – отозвался я. – Только будьте добры, объясните, как ехать.
49
Институт прикладной психокинетики находился на Охте. Ничем не примечательное здание из стекла и арлона. Безо всякой вывески. Я смотрел на него во все глаза, но в памяти ничего не шевельнулось.
– Ну, Иван Сусанин, – скомандовала Инга. – Ведите!
Иван Сусанин сидел, вжав голову в плечи.
– Только без шуток, – сказал я, возвращая на подбородок липовый волосяной покров. – И не бойтесь вы так! Будете нас слушаться, еще сто лет проживете.
Кунявский шумно вздохнул. В полутьме было видно, что он пытается улыбнуться. Улыбка получилась кривой, как карликовая березка. Или что там растет, за Полярным кругом?..
Мы вышли из машины, заперли ее, поднялись по ступенькам к стеклянной двери. Иван Сусанин нажал кнопку звонка. Плечи его расправились.
Через минуту за дверью появился охранник, дюжий парень лет двадцати, оглядел нашу живописную группу, узнал Кунявского, кивнул. Замок щелкнул, дверь распахнулась.
– Добрый вечер, Борис Соломонович! Что это вы без предварительной договоренности?
– Добрый вечер, Володя! Неожиданный клиент. Срочно. – Голос Кунявского уже не дрожал.
Охранник осмотрел Ингу и меня с профессиональной подозрительностью, но отступил в сторону.
– Ты, Володя, как обычно, отведи камеру от двери. А я переключу канал на видак. Оплата по-прежнему, наличкой.
– Хорошо. Завтра после пересменки я вас подожду. – Володя сделал приглашающий жест. – Проходите, дамы и господа! Только быстро!
Блажен тот миг, когда в этой стране начали продаваться незаконные действия должностных лиц. Где-нибудь в Стокгольме охранник записал бы в журнал регистрации наши имена и проверил документы. А тут полная анонимность. Да и физиономии наши в записи сотрет. Как будто камеры и не видели никого. А то, что на таймере окажется разрыв, так об этом, скорее всего, никто никогда и не узнает. Разве лишь произойдет нечто из ряда вон выходящее, и кассеты кинутся просматривать… А тут всегда можно сослаться на сбой в электронике. Да, практически охранник ничем не рисковал, ну разве самую малость… За что и получал левый приработок!