Конан Бессмертный

Говард Роберт Ирвин

Туранский офицер недоумевал. Неужели Везиз-шах в самом деле боялся, как бы зуагиры не вздумали напасть на форт — отбить захваченного вождя? Что ж, пускай песчаные крысы попробуют сунуться. Пускай бьются головами о стены, пока лучники будут всаживать в них стрелу за стрелой. Должно быть, правитель состарился и страдает кошмарами. Пусть спит спокойно — на страже стоит его капитан Акеб Мен!

Но вот легкое облачко ненадолго скрыло луну… Акеб Мен моргнул и вгляделся. Что такое? Ему показалось, будто двое лучников на стене вздумали присесть отдохнуть. Вот поднялись и вновь размеренно зашагали. Да, надо будет присмотреть за лентяями. Пусть только попробуют отлынивать, он им устроит трехчасовую муштру в пустыне под полуденным солнцем!

Акеб

Мен решил выйти наружу. Уже поднимаясь, он бросил еще один взгляд в окошко. Как раз в это время облачко отнесло прочь, и луна вновь засияла. И жуткое зрелище предстало глазам капитана: вместо плащей и остроконечных шлемов «лучники» были облачены в халаты и головные платки.

Зуагиры!..

Одному дьяволу известно, как они сумели проникнуть вовнутрь. Акеб Мен схватил молоточек, висевший рядом с гонгом, замахнулся, намереваясь поднять тревогу. Но опоздал.

Дверь сторожки не то что рухнула — разлетелась в щепы. Акеб Мен выронил молоточек и обернулся, хватаясь за ятаган, но вид представшего перед ним человека заставил его замереть от изумления. В дверях стоял не облаченный в белое зуагир из пустыни — это был западный воин, гигант в черной кольчуге, с обнаженным мечом в руке.

Туранец закричал от страха и ярости и ударил, метя в живот. Но великан оказался быстр как молния. Он ушел от удара. Его длинный прямой меч опустился со свистом, и Акеб Мен осел на пол, обливаясь кровью, разрубленный до середины груди.

Конану некогда было радоваться победе. Из окошка казармы в любое мгновение мог высунуться любопытствующий стражник. А если нелегкая принесет запоздалого горожанина?.. Между тем громадные, окованные железом ворота уже раскрывались, а внутрь крепости бесшумно и быстро просачивались воины-зуагиры.

Не теряя времени, Конан отдавал приказы. Он говорил тихо, но так, что слышали все:

— Двое с факелами — поджечь казармы. Три сотни лучников с хорошим запасом стрел пусть займутся солдатами, когда те побегут вон. Остальные — с факелами и мечами — вперед! Богатства и пленники принадлежат вам! Держитесь вместе, не менее чем по двадцать человек. Табит! Ты со своими пятьюдесятью — за мной! Я иду во дворец правителя.

Повелительным жестом Конан разослал по местам младших вождей и двинулся вперед во главе своей полусотни: его шаг был так широк, что зуагиры поспевали за ним рысцой. Вскоре площадь позади них озарило яркое пламя — это поджигатели, подкравшиеся к казармам стражников, взялись за работу. Остальные отряды исчезли кто куда. Хитрость, придуманная Конаном, вскоре должна была оставить форт без вооруженной защиты. Тощие волки пустыни облизывали губы, предвкушая добычу и месть. Городские улицы были все еще тихи, лишь стрелы подрагивали на тетивах да лунный свет играл на лезвиях ножей и наконечниках копий…

Конан вел своих людей кратчайшим путем. Перво-наперво он собирался вызволить Юн Аллала. Кроме того, он был весьма заинтригован рассказом о красавице йедке. Пожалуй, это будет добыча как раз в его вкусе! Прекрасные женщины всегда составляли его слабость. Стоило ему выслушать Ардашира, и воображение разыгралось. Он еще прибавил шагу, не забывая, впрочем, окидывать бдительным оком двери домов и залитые тьмой переулки, мимо которых лежал его путь.

Когда впереди показалась центральная площадь, у Конана вырвалось ругательство. Четверо стражей прогуливалось по двое у медной двери резиденции. Киммериец рассчитывал взять правителя врасплох, но это более не представлялось возможным. Что ж! Конан помчался вперед через мощеную рыночную площадь, размахивая огромным мечом. Его бег был стремителен: пока стражи соображали, в чем дело, один уже валялся с проломленным боком. Спутники Конана неслись в двадцати шагах позади — бешеная скорость киммерийца оказалась им не по силам.

Двое копейщиков нацелили свое оружие прямо в его широкую грудь, а третий поднес к губам рог. Рог взревел, но тотчас умолк: меткая стрела какого-то зуагира пробила голову трубача, и рог звякнул

о камни.

Размашистым ударом Конан срубил наконечники обоих копий. В следующий миг один из туранцев повис на его длинном мече и отлетел, захлебываясь кровью, прямо на своего товарища. Тот промахнулся с ударом, нацеленным в голову киммерийца. Его сабля чиркнула по камням, брызнули искры. Нового удара ему не суждено было нанести. Изрешеченный зуагирскими стрелами, он поник наземь, успев лишь коротко простонать.

Конаном овладела свирепая жажда убийства. Прыгнув вперед, он налег плечом на медную дверь. Времени оставалось все меньше. Погибший трубач все-таки исполнил свой долг: из окон окрестных домов высовывались люди, кое-где на крышах появились лучники… Следовало проникнуть в башню прежде, чем враги успеют организовать оборону.

Дверь уступила удару его плеча. Оставив десятерых прикрывать вход на случай нападения, Конан повел остальных внутрь.

Вот спереди послышалось звяканье кольчуг, мелькнули обнаженные клинки, и не менее десятка солдат в белых тюрбанах императорской стражи вылетело навстречу Конану из какой-то двери. Боевой клич киммерийца эхом раскатился под сводами, и сражение закипело. Кривые ножи и короткие копья зуагиров находили жертву за жертвой, но и сверкающие ятаганы пожинали кровавую жатву. И все-таки двуручный меч Конана производил наибольшее опустошение. Он рубил, колол, уходил от ударов и прыгал вперед с яростью тигра и с такой немыслимой скоростью, что противники не успевали за ним уследить. Несколько минут — и десять туранцев остались лежать в лужах крови. Рядом с ними застыло восемь мертвых тел в окровавленных халатах — свидетельство отчаянного мужества защитников башни.

Прыгая через четыре ступеньки, Конан устремился по лестнице на второй этаж. Там, как он знал, находились покои правителя. Приостановившись, он отдал товарищам несколько быстрых приказов:

— Вы двое — раздобудьте ключи от подземелья и освободите Юн Аллала. Остальные — собирайте добычу, сколько сможете унести. А я навещу правителя…

Зуагиры со смехом и завываниями помчались кто вниз, кто вверх по ступеням. Конан пинком ноги разнес в щепы дверь сандалового дерева, перед которой стоял, и оказался в прихожей апартаментов правителя. Быстро пройдя ее по заглушавшему все звуки ковру, Конан остановился перед следующей дверью и прислушался. Оттуда слышался женский голос: женщина кого-то сердито увещевала.

Нахмурив брови, Конан подхватил тяжелый стол и с маху обрушил его на дверь. Высаженная дверь развалилась и рухнула. Конан отшвырнул обломки стола и шагнул внутрь.

Посредине комнаты стоял мужчина средних лет, высокий и крепкий. Приметы совпали: это был Везиз-шах. Пол комнаты был застелен коврами, вокруг стояли шелковые диваны и столики, уставленные изысканными яствами. Рядом с Везиз-шахом на столе виднелась бутыль вина и два наполненных кубка.

А напротив него на диване возлежала женщина. Она обратила на вломившегося варвара огромные темные глаза, в которых не было и тени испуга. Конан даже вздрогнул: это была та самая девка, что позвала его на помощь в Ханарии — и завела в ловушку, где он едва не погиб!

Однако раздумывать об этом сразу стало некогда. Выругавшись, правитель форта обнажил украшенный самоцветами ятаган и двинулся к Конану, ступая по-кошачьи.

— Как смел ты ворваться сюда ко мне, негодяй? Я слышал, что ты снова появился в этих местах. Я надеялся привязать тебя к хвостам диких коней и получить удовольствие, но раз уж ты выбрал для себя иной род смерти…

И его ятаган описал дугу, взвившись в стремительном замахе. Слова были всего лишь уловкой: многие и многие люди попались бы на хитрость и остались бы лежать с рассеченным горлом, не успев отшатнуться прочь, — но только не Конан, обладавший реакцией дикой пантеры. Он отбил удар рукоятью меча и тотчас сделал ответный выпад. Начался поединок: Конан оказался лицом к лицу с едва ли не самым умелым фехтовальщиком из всех, каких ему доводилось встречать.