Конан Бессмертный

Говард Роберт Ирвин

Они поднялись по каменной лестнице, потом вновь нескончаемо шли темноватыми коридорами, пока наконец девушка не остановилась перед какой-то дверью, заглядывая внутрь сквозь маленькое отверстие на уровне глаз. Потянула рычажок, и дверь открылась. Они перешагнули порог.

— Подожди здесь, господин, — сказала девушка. — Я скажу госпоже, что ты пришел.

И она выбежала вон, прошуршав тонкой тканью одежд. Конан передернул плечами и стал оглядываться.

Комната была обставлена со всей роскошью, присущей восточным владыкам. Шелковые занавеси, золотая посуда, бесценные вышивки, отделанные драгоценными камнями… Впрочем, в комнате царило не только богатство, но и изысканный вкус. Конан

тотчас понял, что попал в женский будуар: достаточно было взглянуть на туалетный столик с драгоценным зеркалом туранской работы, уставленный золотыми, серебряными, нефритовыми сосудиками с мазями и бальзамами, приготовленными лучшими искусниками Востока. Женская рука чувствовалась и в убранстве огромной кровати с ее плотными шелковыми занавесями и балдахином шемитского золотого шитья.

Конан не сдержал одобрительного кивка. Сам он был по-воински неприхотлив, но, став королем, научился понимать толк в обстановке покоев.

Звук открываемой двери прервал его размышления. Конан круто обернулся, хватаясь за меч, но рука его тотчас же замерла. Перед ним стояла Жазмина.

В ту первую их встречу ее красота едва расцветала: насколько помнилось Конану, ей не было еще двадцати. Тринадцать минувших лет превратили ее в зрелую женщину. В глазах Деви по-прежнему светился недюжинный ум, позволивший ей удержать за собой трон; но облегающие шелковые одежды свидетельствовали, что хрупкая девичья фигурка приобрела влекущее очарование. Немало поэтов прославились, воспевая красоту своей Деви. А ядовитые уста злопыхали, что, дескать, на невольничьем рынке Султанапура за нее отвалили бы тысячу с лишним таларов…

Прекрасное лицо Жазмины залилось счастливым румянцем. Она протянула к Конану руки, шепча:

— Мой горный вождь… ты возвратился ко мне…

Кровь гулко застучала в висках киммерийца. Широко шагнув, он оказался подле Деви и подхватил ее на руки. Ее теплое тело затрепетало у его груди.

— Никто не побеспокоит нас, мой горный вождь… Я отослала стражу прочь до утра и крепко заперла дверь. Тринадцать лет я ждала, чтобы ты однажды вернулся… и обнял меня… Я не ведала счастья с того самого дня, когда мы расстались после битвы в долине Фемеш. Обними же меня крепче… Сделай так, чтобы ни один из нас до смертного часа не позабыл эту ночь…

В это самое время в другой части дворца, в богато убранной комнате сидели пятеро мужчин. Прихлебывая из золотых кубков вино, они слушали рослого смуглолицего человека, говорившего:

— Время настало! Сегодня или никогда! Я только что узнал, что Жазмина зачем-то отослала два десятка солдат, которые обычно охраняют ее покои. Женский каприз, не более, но отчего бы им не воспользоваться?

— Государь Ченгир, — вмешался один из заговорщиков, — так ли уж необходимо убивать Деви? Я сражался с туранской кавалерией на наших границах и мечом прорубал себе путь, попав в засаду, устроенную дикими горцами, но стоит мне подумать о том, чтобы пойти и хладнокровно зарезать спящую женщину…

Смуглолицый Ченгир повернулся к нему:

— А мне, думаешь, это по вкусу, Гхемар? Но что делать, если это необходимо для блага Вендийского королевства! Пора обновить нашу кровь! Надо усилить власть, а для этого необходимы новые завоевания. Мирное правление Деви скоро сделает нацию мягкотелой. Мы, раса воинов-завоевателей, унизились до строительства плотин и дорог для мерзостной черни из низших каст! Не-е-ет, Деви должна умереть. Трон перейдет ко мне, и я без промедления поведу кшатриев к новым завоеваниям! Мечом создадим мы новую империю, захватив Кхитай, Уттара Куру и Туран! Потоками крови смоем мы горцев с Химелийских хребтов! Весь Восток дрогнет и поколеблется, когда прогремят наши громы! День и ночь

в Айодию станут прибывать караваны верблюдов, нагруженных бесценной добычей… Ну, кто со мной?

Четыре изогнутых клинка до половины вышли из отделанных золотом ножен. Полководцы громким шепотом выражали предводителю свое полное одобрение.

Принц Ченгир взмахнул рукой, восстанавливая тишину:

— Не так громко, господа… Помните: огромное большинство вендийцев, лишенное нашей с вами прозорливости, все еще сохраняет верность Жазмине. Вздумай мы решиться на открытое выступление, войска и народ попросту разорвут нас в клочки. Но если она умрет от руки неведомого убийцы… что ж, я, как близкий родственник и наследник, не пожалею сил и времени на розыск злодеев. На худой конец, казним пару каких-нибудь козлов отпущения — конечно, предварительно отрезав им языки. А потом, соблюдая приличествующий случаю траур, я соберу свою армию и двинусь походом на север и на восток. Историки станут восхвалять мое имя наравне с именами великих завоевателей минувшего!

Глаза Ченгира горели, голос возбужденно звенел. Он величественно поднялся:

— Возьмите оружие, господа. Наденьте маски. Я проведу вас потайными ходами прямо в спальню Жазмины. Через какой-нибудь час наш долг перед королевством будет исполнен!

И пятеро мужчин в черных масках один за другим покинули комнату. Они шли убивать беззащитную женщину, спокойно спавшую в своей постели.

Второй раз в течение ночи Конану довелось пробудиться от еле слышного звука. Обычный человек на его месте самое большее перевернулся бы на другой бок, бормотнул что-нибудь спросонья и, приписав беспокойство возне крыс или дурному сновидению, вновь мирно заснул.

Но не таков был Конан! Он мгновенно стряхнул всякий сон и чутко прислушался, пустив в ход всю остроту своих звериных инстинктов. И пока его правая рука тихонько вытягивала меч из шагреневых ножен, левая осторожно раздвинула полог. Жазмина безмятежно спала рядом, улыбаясь во сне…

Звездный отблеск едва рассеивал темноту. Острый глаз Конана различил блеск обнаженных клинков в руках пяти смутных фигур, но и без того он немедля понял: опасность! Смертельная опасность! Люди в масках редко приходят по ночам с добрыми намерениями в королевские спальни. Сжимая меч и внутренне клокоча от ярости, Конан приготовился к прыжку.

Убийцы подкрадывались все ближе, занося кинжалы для ударов, долженствовавших возвести на трон Вендии нового властелина. Вот чья-то рука потянулась к занавесям королевской постели…

Конан рванулся вперед, как спущенная пружина. Тигриный прыжок — и прежде, чем убийцы успели оправиться от неожиданности, один уже валялся со вспоротым животом. Меч Конана летал взад и вперед, жаля, точно разъяренная кобра. С треском прорубил он чей-то шлем и голову под шлемом — до самого подбородка. Пинком отшвырнул киммериец мертвое тело под ноги остальным, принудив их отскочить и одновременно отбивая удар, нацеленный ему по коленям. И тут же возвратным движением меча отсек правую руку заговорщика почти по плечо. Отрубленная рука задергалась на полу, а следом упал и ее владелец.

Не теряя времени, Конан ринулся навстречу оставшимся двоим. Перед яростным натиском обнаженного киммерийца те вмиг позабыли, зачем явились сюда: теперь они дрались за свою жизнь, отчаянно размахивая саблями и шаг за шагом пятясь назад. Они едва поспевали отбивать сыпавшиеся градом удары. Конан же следил только за тем, чтобы не оказаться между ними.

— Хотели по-тихому прирезать спящую женщину? — рычал он, сверкая глазами. — Трусы! Шакалы! Да по сравнению с вами любой вероломный стигиец сойдет за честного бойца! Но клянусь, сегодня прольется лишь ваша кровь, и больше ничья!