Конан и пророк Тьмы
Шрифт:
Чернокожий продолжал кружение и танец, а Конан, поворачиваясь к нему лицом, выжидал. Негр не спешил повторять атаку — видимо, догадался, что перед ним не просто гора мускулов, но опытный и опасный воин. До ушей киммерийца долетели гневные крики с трибун — собравшиеся на зрелище жаждали схватки, а трусливые рабы боятся даже приблизиться друг к другу! Варвар невольно усмехнулся: эти толстозадые скучающие ублюдки, глазеющие на них, конечно, сейчас считают себя смельчаками, а ведь выволоки их сюда, так мгновенно обделаются и плюхнутся на колени, умоляя о пощаде!..
Чернокожий сделал ложный выпад, надеясь, что голубоглазый
«А теперь посмотрим, клюнешь ли ты сам на обман»,— подумал Конан; вслед за этой мыслью он поднял обеими руками высоко над головой свой меч и, издав боевой клич, шагнул на врага. Увидев, что туловище врага открыто, чернокожий поединщик не смог противостоять такому соблазну и метнул копье. Этого-то Конан и ждал. Едва черная рука отвела копье назад, изготовляясь к броску, как варвар сгруппировался, а когда вылетела вперед — бросился наземь. Увенчанное костяным острием с зазубринами древко просвистело в воздухе, чтобы бесславно воткнуться в песок, а северянин, перекатившись по арене, оказался почти у самых ног не успевшего сориентироваться противника и подсек эти ноги ударом меча плашмя.
Негр потерял равновесие и упал на колени; в его грудь тотчас уперся длинный меч уже поднявшегося с песка варвара-великана.
Убивать незнакомого чернокожего воина, который как боец был достоин уважения, Конан не собирался — хотя трибуны настойчиво требовали именно этого. Киммериец хотел было отвести меч от груди поверженного противника, когда тот, вдруг обхватив клинок руками, сдвинул его к самой шее и резким движением насадил себя на остро отточенную сталь. Варвар не успел отдернуть оружие; из горла чернокожего сильными толчками хлынула на желтый песок ярко-алая кровь.
Победитель посмотрел в глаза побежденному, из которых уходила жизнь. В глазах этих не было ни страха, ни ненависти — одна лишь безысходная тоска…
Конан отвернулся. Значит, для чернокожего смерть — избавление. Так что же это за место, где воин предпочитает самоубийство возможности выжить, пусть и ценой временного поражения? Он быстро обернулся по сторонам в поисках ответа, а заодно и путей освобождения…
Но он не успел больше ни о чем подумать, ни что-либо сделать: весь мир застлало ослепительно сверкающее сплетение, похожее на паутину, и киммериец погрузился в вязкую, лишенную надежды, дремотную пустоту.
Дальше — лишь драки и пустота. Кровавые поединки на арене, паутинообразная вспышка перед глазами опять провал в таинственный дурман, из которого не давалось вырваться напряжением воли, а что еще можно противопоставить явно колдовскому наваждению — неизвестно.
Правда, не смирившемуся с порабощением разуму иногда, на какие-то мгновения, удавалось выйти из-под проклятых чар. Тогда перед глазами вставала все та же паутина; впрочем, бывало, в ней появлялся
Однажды Конану пришлось сразиться с полутора дюжиной вооруженных вилами и топорами людей, принадлежащих к неизвестному ему низкорослому племени. Бойцы из них были никудышные, но отчаянно храбрые, для которых, как и для него, смерть с оружием в руках, очевидно, означала лишь почетный переход в иной мир, где подобных им встречают как героев. И бородачи продолжали сражаться, даже истекая кровью и получив смертельные ранения… С такими воинами хотелось драться плечом к плечу, а не против них, и, хотя Конан одолел всех, но после боя его тело с ног до головы покрывали многочисленные раны и собственная кровь.
Однако, в очередной раз выйдя из отупляющей дремоты и снова оказавшись на той же арене, киммериец обнаружил на теле лишь давно зарубцевавшиеся шрамы. Не ощущалось ни слабости, ни боли, ни усталости. Все это лишний раз подтверждало его догадки о том, что он находится в сетях колдовства. «Буду убивать каждого мага, что попадется мне на пути. Черных, белых, разноцветных. Истреблю под корень мерзкое отродье — неоднократно в моменты просветления вспыхивала в голове варвара свирепая мысль. Но для ее осуществления требовался самый пустяк: избавиться от чар, которые снова и снова погружали его мозг в пустоту…
В победе своего гладиатора Хашид не сомневался.
Глава шестая
В другом помещении, совсем рядом с камерой, где неподвижно сидел Конан, к выходу на гладиаторскую арену готовился Амин, его противник, личный телохранитель туранского шаха. Вернее, его готовили.
Обнаженный, он лежал на деревянном топчане, недостаточно широком для него, а десяток невольниц — из тех, у кого руки посильнее,— разминали его телеса, попутно втирая в кожу мазь, сотворенную из змеиного яда, черного лотоса и более полудюжины редких и дорогих трав. Стоившая баснословных денег мазь оправдывала затраты: под ее воздействием мышцы становились более эластичными и выносливыми и менее чувствительными к боли. Тело, впитавшее это снадобье, двигалось невероятно легко — человек переставал чувствовать почти запредельные нагрузки…
Хотя для Амина подобные втирания были излишним баловством. Он и без них не знал себе равных по силе, по быстроте, по умению владеть любым видом оружия…
Оружие? Он с голыми руками мог выйти против вооруженного до зубов воина и выиграть бой, ибо мало кто из считающих себя настоящими бойцами сумел бы нанести вред его телу — защищенному кожей толстой и прочной, как панцирь черепахи, с мускулами, в которые, казалось, были вживлены металлические нити.
Кстати, не так уж не правы были те, кто называл мышцы Амина стальными.