Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля
Шрифт:
— Да нет, — ответил он, помялся вновь и добавил безразличным голосом: — Если понадобитесь, мы вас пригласим. Вы где остановились?
— Я… У брата, как всегда, — глупо сказал я и поперхнулся. У меня еще не выработалась привычка говорить слова «У вдовы брата»… Это не так-то легко входит в привычку…
Я вышел от следователя и стал ждать на улице Ларису. Она задерживалась. Я даже успел выкурить две сигареты. Одну за другой. Подумал между первой и второй, что не следовало бы этого делать, здоровье одно у человека. А потом решил, что брат у меня тоже был один, и закурил
Потом вышла Лариса, мы сели в машину и поехали домой. Домой… В осиротевший без хозяина дом…
— Тело можно забрать завтра, — сказала Лариса. — Давай заедем в похоронное бюро на Достоевского, надо все равно заказать похороны.
— Что значит — все равно? — спросил я не поняв ее.
— Все равно — это значит — все равно, — ответила отрывисто Лариса. — Все равно нужно это сделать, вот что я хотела сказать. — Она была взвинчена, но я прекрасно понимал ее. Я и сам был на пределе, особенно после разговора со следователем. — Сколько угодно можно это откладывать, но потом все равно нужно ехать в похоронную контору и совершать все необходимое.
— Я могу поехать сам, — сказал я. — А ты поехала бы домой. Наверное, ты устала и должна отдыхать.
Лариса посмотрела на меня и усмехнулась невесело:
— Лежать дома и думать обо всем этом? Ты это мне предлагаешь?
Мы подъехали к похоронному бюро. За час мы сделали все, что хотели и заказали кремацию на послезавтра.
— В каком зале будете прощаться? — спросила женщина оформлявшая заказ. — Есть большой, средний и малый.
— Малый, — быстро сказала Лариса.
— Ты уверена? — спросил я. — Ты ведь не знаешь, сколько народу придет. Может быть, заказать побольше? Деньги у меня есть…
— Я знаю, сколько придет народу, — ответила Лариса, поджав губы, и строго посмотрела на меня. Я понял, что она действительно знает это лучше меня, и я напрасно беспокоюсь.
— Ты давно не разговаривал с Васей по душам, — сказала Лариса, когда мы сели в машину. — Иначе ты знал бы, что у нас так мало друзей… Раньше было больше, а теперь…
— Куда же они подевались?
— Трудно сказать, — усмехнулась опять грустно Лариса. — Это трудно сказать, — вздохнула она. — Кто куда. Кто уехал за границу, кто умер, кто рассорился. Деньги, знаешь ли, очень портят отношения… Так что малого зала будет вполне достаточно, я думаю. Неприятно, когда заметно, как мало людей стоит у гроба.
Мы приехали и я впервые вошел в квартиру, где меня всегда встречал брат. Теперь его здесь больше не было.
— Лариса, как это все случилось? — задал я наконец этот самый главный вопрос.
Потому что не следователю же было его задавать? В конце концов, он мог рассказать о технической стороне дела, мог поделиться своими соображениями. Но главное я хотел узнать от Ларисы.
Она сидела передо мной в гостиной, на низком мягком диване насыщенного зеленого цвета и курила сигарету, роняя пепел мимо стоящего рядом с ней переполненного окурками блюдца.
Ларисе — тридцать лет. Она ровесница Василия. Я всегда невольно восхищался тем, как она хорошо выглядит, Тут дело было не только в том, что она вообще отлично сохранилась.
Кроме всего прочего, Лариса удивляла меня тем, как тщательно она всегда следила за собой. Я ведь часто останавливался у них во время моих приездов в Питер. А когда живешь с кем-то в одной квартире, невольно видишь человека в разных, так сказать, видах.
Наши квартиры ведь, даже самые большие из возможных, не предназначены для совместного проживания не самых близких людей. Потому что одна ванна, одна кухня и один туалет. И все-все время сталкиваются друг с другом. Это происходит утром, днем и вечером.
Так вот, Ларису я ни разу не видел непричесанную, без макияжа, вообще «не в форме». Она всегда бывала подтянутая, накрашенная, с прической. Даже ночью и утром.
Самый страшный враг женщины — это утро. Ибо утром все люди выглядят не лучшим образом. Кроме детей, наверное… И если ты хочешь узнать, красива женщина или нет — посмотри на нее утром. Накраситься и причесаться и одеться красиво может каждая. И после часа приведения себя в порядок даже дурнушка будет выглядеть все же ничего… А вот утром, когда ничего этого еще нет на ней, и она предстает перед тобой беззащитной в ярких лучах утреннего света — тогда и можно делать окончательные выводы относительно ее внешности.
Это я давно уже знаю, и поэтому, наверное, не женился до сих пор. Как бы женщина не очаровала меня, какой красавицей бы не показалась, я стремился всегда посмотреть на нее утром, когда она встает с постели. И видел…
Что же я видел всегда? Мешки под глазами, бледность лица, отечность… Уже через час мои подруги красились, мылись, приводили себя в порядок и вновь становились волшебницами и прелестницами. Но я уже не мог забыть того, что видел. Того, что промелькнуло перед моими глазами утром. И думал:
«Марк, не будь идиотом! Если ты женишься на ней, то вот эта очаровательная красавица будет являться тебе от силы раз в неделю. А обычно, каждый день ты будешь смотреть на вот это заспанное, некрасивое лицо с покрасневшим носом…»
Теперь же лицо Ларисы мне было очень трудно узнать. Наверное, в первый раз в жизни я видел ее в состоянии глубокого, непрекращающегося отчаяния. И это наложило отпечаток на весь ее облик.
Лицо было бледным, это было очевидно даже при том, что на щеках были наложены румяна. Мертвенная бледность все равно проступала наружу.
Вокруг глаз были огромные темные круги. Это от бессонных ночей и стресса. Руки Ларисы постоянно находились в нервном движении. Она постоянно перебирала ими, как будто пряла некую пряжу…
— Как это случилось? — повторила она задумчиво, как будто сейчас только впервые задала себе этот вопрос. — Позавчера вечером Вася не пришел домой. Я ждала его до самого утра, не ложилась… Когда утром он не пришел домой, я уже поняла, что случилась беда… Ты ведь знаешь Васю — он такой тихий семейственный человек. Никогда с ним ничего такого не было, чтоб домой ночевать не пришел. С самой нашей свадьбы…