Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля

Мерлин Артур

— Вот что, — сказал Шмелев громко, чтобы его слышали обе женщины, — мы тут посоветовались и решили поехать прогуляться в одно место. Так что вы тут оставайтесь, а мы вам мешать не будем.

— Куда вы собрались? — спросила Лида из кухни довольно равнодушным голосом.

Я тогда подумал, что пожилая жена столь молодого все же мужа могла бы и ближе к сердцу принимать такие вещи, как мужские прогулки. Но нет…

— Как куда? — удивился Шмелев. — В ресторанчик пивной заедем, потом в сауну, наверное, можем завернуть. Куда же еще? — Потом он сказал Лиде: — Ты тут побудь с Ларисой до вечера. Успокой ее там, сама знаешь… — Голос

при этом он понизил, но все равно каждое слово его было слышно. — А я потом за тобой машину пришлю.

— Не надо, — ответила Лида недовольным голосом. — Я сама такси вызову. Не беспокойся. Она стала более нежной и улыбнулась, стоя в проеме кухонной двери. — Отдыхайте, мальчики, — сказала она. — Счастливо вам.

Я вздрогнул от ее улыбки и от тона, каким были сказаны эти слова. Лида явно намекала нам, что прекрасно знает, куда ездит обычно отдыхать ее муж и что у нее нет сомнений в том, что он там делает… Равно как нет и возражений против этого.

Удивительное дело, подумал я. Хотя, наверное, это нормально при такой разнице в возрасте в браке… Она же о чем-то думала, когда выходила замуж за молодого мужчину. Наверное, она была к этому готова. Что ж, не мое дело, конечно, у каждого свое счастье в жизни.

— Лариса, я обязательно позвоню тебе, — сказал на прощание Шмелев, полуобернувшись, и Лариса вскинула внезапно глаза на него.

Она ничего не сказала в ответ, только глаза ее горели, как угольки. Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но потом передумала и так и застыла, подавшись вперед и глядя вперед, прямо на стоящего в прихожей Шмелева.

— Я позвоню, — повторил он еще более твердым голосом. — Ты жди. Я тебя не оставлю.

Что-то было двусмысленное в его словах, но тогда я еще не понял, что. По содержанию к словам, сказанным на прощание Шмелевым, нельзя было придраться. Почему бы ему и не сказать такое вдове своего погибшего друга? Вот только форма была какая-то с душком… Чтобы это значило, подумал я и вдруг рассердился на самого себя… Тоже мне, нашелся мыслитель. Все равно ничего я не пойму тут в чужой жизни. Был у меня брат — вот он был мне близкий человек. А сейчас его нет, а эти люди, все, включая Ларису, совершенно чужие и непонятные мне. Так что зря я столь близко воспринимаю все их слова друг другу и взаимоотношения…

Перестань анализировать, сказал я себе. Ты не на работе. И то, что тут происходит — это не репетиция «Ричарда Третьего».

Мы спускались втроем по лестнице.

— Вы кем в армии служили? — спросил я у Шмелева.

— А вы откуда знаете, что я служил в армии? — обернулся он ко мне. Слова наши гулко раздавались на каменной широкой лестнице старинного дома.

— Лариса сказала, — ответил я.

— А что она вам еще про меня сказала? — поинтересовался веселым голосом Шмелев.

— Больше ничего, — успокоил я его. — Вот Борис свидетель… Просто Лариса сказала, что вы любите быструю езду, потому что вы летчик по профессии.

— Да, — согласился Шмелев. — Хоть так, на машине, вспомнишь былое… Только это все не может заменить… — Он на секунду замялся и добавил, отвечая на мой вопрос: — Я был командиром эскадрильи.

— Бомбардировщиков? — почему-то спросил я.

— Отчего бомбардировщиков? — непонимающе посмотрел на меня Шмелев. — Морских разведчиков. Это вас устраивает?

— Просто я ничего в этом не понимаю, — сказал я, подходя к машине.

— А почему вы заинтересовались? —

спросил Шмелев, садясь за руль своего нового «вольво».

— У вас голос специфический, — объяснил я. — Твердый такой, как будто вы все время распоряжаетесь.

— Называется — командный, — улыбнулся Шмелев в ответ.

Улыбка у него была странная — как будто улыбался покойник. Смеялся только рот, глаза же оставались холодными и цепкими. Оценивающими и ни на секунду не упускающими тебя из вида. Как будто на череп натянули человеческую маску и заставили череп улыбаться… Только пустые глазницы никуда не денешь. Хотя у Шмелева они не были пустыми…

— Вы в какую сторону собрались? — спросил Боря, садясь на заднее сиденье рядом со мной.

— На Петроградскую, — сказал Шмелев. — Там банька есть отличная. Вот туда мы и завернем. И тебя в последний раз приглашаем.

— Нет, — отказался Боря, кутаясь в плащ и поднимая почему-то воротник. — Высадите меня у Гостиного Двора. Я там в метро сяду. А то с «Маяковской» пересаживаться надо.

— С «Маяковской» пересаживаться не надо, — поправил его Шмелев голосом знатока. — Тебе же на «Приморскую»?

— Да, я забыл, — согласился Боря.

Мы домчались до Гостиного за две минуты, и Боря вышел. Перед этим он крепко пожал мне руку и сказал:

— Позвоните обязательно. Книга действительно очень интересная. Она вас должна очень заинтересовать.

Я кивнул. Мне было понятно, что Боря хочет сказать что-то важное. Мелькнула мысль, что нужно бы не ездить никуда со Шмелевым, а выйти и поговорить с этим Борей… А, успеется, подумал я. Надо же как-то расслабиться. Этот Шмелев прав, пока мы живы, не следует себя хоронить. Поедем, а с Борей я еще успею поговорить.

— Куда мы едем? — спросил я, как только за Борей захлопнулась дверца и Шмелев рванул с места.

— Я же сказал — в баню, — ответил он и достал из-под сиденья переносной телефон с антенной. Чуть сбавив скорость, он вытащил антенну, подальше и набрал номер. Одной рукой он вел машину, а другой набирал номер телефона, и я еще раз убедился в том, что он на самом деле классный водитель. — Але, — сказал он через минуту. — Это я. Да, я приеду… И не один, а с товарищем. Понятно? Нас будет двое… Что? Когда? Через минут пятнадцать будем. — Он помолчал, послушал, что ему отвечали на том конце, потом засмеялся и сказал: — Ну ладно, мы подождем полчасика. Только быстро. — Потом повернулся ко мне и спросил: — Тебе какую — черненькую или беленькую?

— То есть? — не сразу понял я. Потом до меня дошло, но Шмелев успел пояснить.

— Тебе девочку какую — брюнетку или блондинку? — Он полюбовался произведенным на меня эффектом и добавил: — Им же надо знать, какую для тебя вызывать.

Не скрою, я ожидал чего-то подобного, но не думал, что это будет в такой прямой форме…

— Мне все равно, — сказал я. Потом подумал: — Лучше черненькую, если уж есть такой богатый выбор.

— Он хочет брюнетку, — сказал Шмелев в трубку. — Позовите Ленку… Или Аринку, кто там еще есть у вас на примете. Давайте, готовьтесь, мы сейчас будем. — Он отключил связь и повернулся ко мне на секунду. Я увидел его довольное лицо. — Как говорил великий пролетарский писатель Николай Островский? — спросил он меня. И, не дождавшись ответа, сказал: — Жизнь дается человеку только раз и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы… Вот так он сказал.