Кондор улетает
Шрифт:
— И тебе это удалось в совершенстве. Только посмотри на него: первый ученик в классе и безупречный джентльмен.
Значит, подумал Энтони, отец сегодня не хочет спорить. Но может быть…
— Мне не нравится моя школа, — сказал Энтони, слегка насупясь, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов. — Одни только монахини. Можно мне на будущий год перейти куда-нибудь еще, папа?
Вдруг этого окажется достаточно? Прямо обращайся за помощью и смотри, что получится. Уголком глаза — он из осторожности не повернул головы — он заметил, что мать чуть-чуть переменила позу. Вот сейчас… подумал
— Нет, — сказала мать. — Это прекрасная школа.
— Мы посмотрим, — сказал отец. — Вероятно, нам удастся найти такую, которая тебе больше понравится.
Мать встала.
— Пожалуйста, доешь все, Энтони. — И она вышла из комнаты.
Ни сердитых слов, ни крика — жалко.
Отец позвонил, чтобы подали еще вина.
— И рюмку для мальчика.
Энтони сосредоточенно наблюдал, как отец до половины наполнил рюмку водой, а затем подлил в нее вина. Густой багрянец разошелся бледно-розовым облачком.
Отец сказал:
— Никогда не допускай, чтобы женщина вывела тебя из равновесия. Твоя мать сейчас взбешена, но до завтра все пройдет. Ну и не надо портить себе вечер из-за того, что она злится.
Энтони осторожно взял рюмку, старательно подражая Рональду Колмену. Он даже попробовал улыбнуться краешком губ, как Колмен, но у него ничего не получилось. Надо будет поупражняться.
— Послушай, — сказал отец. — Я еду к дедушке. Хочешь со мной?
— Мне надо делать уроки.
— Обойдется! Если я тебя тут брошу, твоя мать, пожалуй, съест тебя живьем.
— Я ее не боюсь, — сказал Энтони.
— Мы ей не скажем, что едем к деду. Так будет проще.
Отец сказал:
— Анна нас выгнала, вот мы и приехали.
Ничего смешного тут нет, решил Энтони, и это даже неправда, но вокруг глаз деда собрались насмешливые морщинки.
— Учишь мальчика, что такое женщины, — сказал Старик.
Он выглядел как-то не так, подумал Энтони. Точно у него с лица слинял загар.
Энтони нашел новый экземпляр «Ред бук» — там оказался роман с Неро Вулфом, который ему захотелось прочесть, о контрабандных драгоценностях и гражданской войне в Испании.
Он уже почти добрался до конца, когда отец сказал:
— Хочешь, переночуем в рыбачьем домике?
— Конечно, — сказал Энтони. — Очень хорошо.
Дед проводил их до дверей. Наверное, он очень устал, решил Энтони. Его ноги ступали как-то нетвердо, и при каждом шаге он притопывал, словно не зная точно, где пол. И его руки не двигались в такт с ногами, а свисали по бокам. Точно привязанные на веревочке к плечам.
Вот что значит быть старым — Энтони попытался представить, что это он такой, что это у него висят руки, а каблуки втыкаются в пол. Как это — чувствовать себя старым? Просто навсегда усталым? Или существует какое-то особое чувство, вот как когда плывешь или затаиваешь дыхание? Когда человек становится стариком, он меняется? Ну, как… а младенец чувствует себя другим, потому что он младенец? Это он мог бы и сам знать, но ему ничего не удавалось вспомнить. И как их много — вещей, которые он должен был бы знать, но почему-то забыл.
Дед сказал:
— Ну, мне пора и в постель.
— Мне тоже, —
Отец презрительно фыркнул:
— Как же ты будешь ухаживать за девочками, если устаешь еще засветло?
Несколько минут спустя Энтони уселся на заднем сиденье машины. Перед тем как провалиться в тяжелый сон, он вдруг задумался, узнает ли он когда-нибудь все про девочек.
Отец тряс его за плечо, а кругом была смоляная чернота, и только в небе светились точки звезд.
— Приехали.
Он пошел за пятном фонарика в руках отца в дом и, пока отец зажигал лампы и открывал окна, забрался на ближайшую кровать. На рассвете он почувствовал запах кофе и, пошатываясь, вышел на воздух, не в силах разлепить веки.
Отец сидел на крыльце. Было еще очень рано — над протокой курилась беловатая дымка, а кипарисы на другом берегу тонули в серых полосах тумана. Все было неподвижно, только в мглистой дали монотонно кричала рисовка.
— Хорошо спалось?
— Отлично, — сказал Энтони. — Только я в школу опоздаю.
— А я в контору.
На отце был вчерашний темный костюм и белая рубашка. Галстук торчал из кармана пиджака. Рядом с протокой и болотом такая одежда выглядит очень странно, решил Энтони.
— Хочешь кофе?
— Нет, — сказал Энтони. — Да.
Отец засмеялся.
— Хороший ответ.
Кофе пах домом деда. Большой холл, изгибающаяся лестница, камин с бархатными зелеными креслами по сторонам — они проплыли у него перед глазами, но их заслонили кипарисы, тусклые от грязи окна и кленовая мебель домика. Это тоска по дому, решил он. Только не по их дому.
— Кофе пахнет, совсем как его дом.
Отец понял.
— У некоторых мест бывает свой запах. Я знаю. — Он пожал плечами. — Причешись, и мы поедем.
Энтони ополоснул лицо странно пахнувшей водой из цистерны и вытер его подолом рубашки. Потом принялся искать расческу, но на комоде в спальне нашел только щетку — с ручкой из черного дерева, с длинной мягкой щетиной. Он взял ее и нерешительно подставил под яркое весеннее солнце. В щетине запутался длинный золотистый волос. Энтони посмотрел еще раз. В основания щетинок вплелось много волос покороче. Он покатал их между пальцами… Он испытывал огромное облегчение. Он же давно это знал. Ну конечно. Сюда с отцом приезжали женщины… А теперь здесь он, Энтони. Отец привез его в это особое, в это тайное место… Он стоял, улыбаясь щетке, стараясь представить себе, какой была эта женщина… Отец позвал:
— Ты готов, Энтони?
Он улыбался щетке, а потом очень медленно, смакуя каждое движение, поднес щетку к голове, смешивая свои волосы с золотистыми. Его переполняли радость и гордость.
Это лето он провел с матерью в Порт-Белле. Отец не приезжал. Ни разу. Иногда приезжала тетя Маргарет, а ее сын Джошуа и его няньки погостили несколько недель. Ну, и, конечно, каждую субботу приезжал дед.
Как-то под вечер в конце августа, когда дни были долгими, сухими и слепяще-знойными, он играл с матерью в карты на плоской, превращенной в беседку крыше бельведера, откуда открывался вид на Мексиканский залив.