Кондотьер Богданов
Шрифт:
— Что ж мне плакать?
— Девица плачет, когда замуж идет. Жених радуется.
— Это отчего ж?
— Красавицу за себя берет. Разумную и гожую. Княжну родовитую!
— Я смерд, Проша!
— Мы никому не скажем. Любой поверит, что ты князь.
— Не знаю, что и сказать!
— Я знаю! Говори: «Искал тебя, краса ненаглядная, долго искал, и вот, наконец, нашел! Будь моею, душенька, до скончания века!» Целуй девицу в уста медовые.
— Без слов целовать нельзя?
— Нет.
— Тогда погожу.
— Я тебя прибью!
— Давай отложим до завтра! Голова болит.
— Пойдешь зелье пить?
— Кончилось.
— Немец добудет.
— Негде.
— Неласковый ты, Богдан!
— Зови
— Не заслужил!
— Тогда товарищем лейтенантом.
— Не буду. Так тебя девка зовет!
— Твоя крестная дочь!
— Жалею, что согласилась!
— За доброе дело воздастся.
— Зачем ты целуешь мне руку?
— В знак уважения.
— Я ж не поп! Ладно, целуй!
— Рад доставить удовольствие!
— Погоди! Богдан! Андрей!..
— Поговорим еще, Проша! Поговорим…
9
«Ничтожество! — подумал Готфрид. — Nullus!»
Казимир ежился под взглядом ландмейстера, но стоял прямо. Остренькое личико в багровых пятнах. Князь! Знатного рода! Человек, рожденный повелевать! Позарился на девку, как солдат на бабу в захваченном городе… Некому было юбку задрать? Сел бы в Плескове — любая твоя! К дочке великого князя сватайся! Нет! Возжелал княжонку из захудалого Сборска, обиделся, что отказала. Выставь дуру из города — пусть едет, куда хочет! Не желает князя, пусть забавляется с сотником! Провалить скрупулезно разработанный замысел! Из-за кого? Femina nihil pestientius — нет ничего, пагубнее женщины!
«Единственное, что сумел, — отравил сборского князя! — кипел Готфрид. — С таким делом ключница справилась бы — за горсть серебра. Почему ордену служат такие убожества? Последний кнехт — и тот умнее!»
Ландмейстер кривил душой. Он знал ответ на свой вопрос. Трудно рассчитывать на человека, предавшего род и веру. Братья приходят в орден по благословению семей. Они помнят предков и страшатся запятнать честь рода. Но даже происхождения недостаточно. В ордене суровая жизнь. Пост и послушание, молитва и целомудрие — не каждый согласится принять такой обет. Зато если принял… Предателей в ордене не бывает. Никто с крестом на белом плаще не перейдет к язычникам. Вынесет голод и жажду, устоит под пытками, и, умирая, будет славить Господа. Борьба с язычниками жестока и стоит крови. А также — золота. Плесков — ворота к неисчислимым богатствам. Если орден овладеет городом, русские князья станут сговорчивыми. Возможно, отринут схиму и примут истинную веру. Тогда и литовские хищники покорятся. Никому не устоять. Даже татарам, при воспоминании о которых бледнеет и холодеет Европа. Орден давно смотрит на Восток, но без успеха, слишком мало сил. Если захватить Плесков и прочно удерживать, успех придет. Плесков — вольный город, сам избирает себе правителей. У великого князя Руси нет на него ленных прав, никто не станет выгонять захватчиков. Плесков не станет casus belli — поводом к войне. Русским князьям не до того: собирают дань татарам. Поворчат, успокоятся, приедут договариваться. С ландмейстером им не с руки, но в Плескове сядет русский князь. Или литовский, что без разницы. Литва — та же Русь, крещеные князья не первый век женятся на русских, в их жилах осталось мало литовской крови. Говорят по-русски, обычаи и те же. Внешне ничего не изменится. Плесковом правит вече и боярская старшина, дружину водит князь. Вече и старшину заменит орден, князь останется. Каков замысел! Будущий князь Плескова предпочел девку…
— Как вышли из Сборска? — спросил Готфрид.
— Путила вывез! — воспрянул Казимир. Похоже, ландмейстер сменил гнев на милость. — Прятал нас с Жидятой три дня, а после уложил в повозку, завалил кулями с шерстью. На воротах не обыскивали — купца в Сборске чтят. Никто не
«Хоть на это ума хватило!» — подумал Готфрид.
— Путила разведал о Богдане, — продолжил Казимир. — Летает на птице из дерева и железа, птица трещит и воняет. Плюется огнем. Одним плевком вышибла ворота, треском убила кметов на стенах. Богдан — великий колдун, с ним чародейка-язычница.
Ландмейстер кивнул — наслышан. Донесли. Намного раньше, чем Казимир появился в Вендене. Лазутчиков у ордена хватает.
— Капитан наемников перешел на службу к Богдану.
Готфрид поднял бровь.
— Перешел! — подтвердил литвин. — Конрад встал на площади и закрылся щитами. Но Богдан поразил двоих солдат, пригрозил убить всех. Пред его жезлом, мечущим смерть, устоять невозможно. Конрад присягнул, чтоб уцелеть. Поклялся служить до Рождества Богородицы.
«Наемник не глуп! — оценил Готфрид. — Наверняка пронюхал про наш поход, знает время выступления. Русским от него пользы никакой — нападать на Сборск сейчас некому. А вот после Рожества Богородицы… Славно! Рота латников — в переходе от Плескова, к тому же содержится за счет русских!»
Морщины на лице ландмейстера расправились. Теперь он знал, что делать.
— Поскачешь в Плесков! — велел Казимиру.
Лицо литвина исказилось.
— Довмонт казнит меня!
— За что?
— Служу ордену!
— Кто знает?
— Княжна!
— Ты ей сказал?
— Нет! Догадаться не трудно. Наемники…
— Князь может нанять кого угодно, — сказал Готфрид. — В чем тебя упрекнуть? Усмирял Сборск? Так город взбунтовался! Привел иноземных солдат? Твое право! Посадил княжну под замок? Подбивала народ бунтовать… Чем ты провинился перед Довмонтом? Ничем! А вот другие… Непокорная княжна с дружиной покойного князя отбила город у законного посадника! Призвав на помощь колдуна! Довмонт не потерпит. Он христианин, причем, как любой новообращенный, не в меру ревностный.
Казимира передернуло, Готфрид сделал вид, что не заметил. Стерпит! Давно кланялся идолам? Если б не пошла среди литовцев резня, где б ты был, Казимир?…
— Проси Довмонта призвать на суд княжну и, главное, колдуна! Князю будет любопытно на него взглянуть, а нам польза. Им не отпереться! Сотни людей видели, как колдун летал, как творил зло. Никто не станет на сторону язычников. Непокорных накажут, город вернут.
— Можно мне взять Жидяту!
— Нет! — сказал Готфрид.
— Почему?
«Мне он нужен!» — хотел сказать Готфрид, но сдержался. Казимиру о замыслах ландмейстера знать незачем.
— Сотника обвинят в насилиях, ему не отпереться, — сказал Готфрид. — Свидетелей много. Станут пытать — расскажет про орден. Без него ты заявишь: не ведал о злодеяниях. Не доносили.
Казимир кивнул.
— Не медли! Скачи сегодня! Тебе дадут людей и снабдят в дорогу. Я распоряжусь.
Литвин поклонился и вышел.
«Глупец! — пожал плечами Готфрид. — Не заметил логического изъяна в моей речи. Будет биться за ничто. Nudum jus — пустое дело. Выгорит — хорошо, не получится — не страшно. В последнем случае, Довмонт его казнит. Пусть! Vae victis — горе побежденным! Казимир может сколь угодно болтать нашем походе. Раз солгавший, кто тебе поверит?…»
Ландмейстер кликнул слугу и велел позвать сотника. Жидята явился скоро, видно, ждал неподалеку. Готфрид начал говорить. Ужас плеснулся в глазах сотника.
— Господин! — лицо сотника стало серым. — На моих глазах убивали кметов! Не было ни арбалетов, ни стрел, но они падали и более не вставали! Он убил всех! Это дьявол в обличье человека!
— Я не велю тебе сражаться с дьяволом! — рассердился Готфрид. — Этим займутся другие. Всего лишь проведи братьев к Сборску. Никто лучше не сможет.