Кондотьер Богданов
Шрифт:
— Я не добрый! — сказал он. — Зря так думаешь.
— Почему? — удивилась она.
— Это не просто объяснить.
— А ты попытайся!
— Если скажу: давно на тебя смотрю, поверишь?
— Ни за что!
— В том-то и дело! — сказал он и замолчал.
Она заерзала на перине и села.
— Андрей! — спросила тихо. — Ты и вправду… давно?
— Не сказать, чтоб очень. Помнишь, мы вывозили Тихонова, а ты стояла на крыле? Когда прилетели, я снял тебя и в этот миг почувствовал…
— С той поры! — ахнула она.
— Ну… Не сказать, чтоб влюбился, но ощутил. Дальше — больше.
— И молчал?
— Сама знаешь.
— Почему?
— Потому
— Расскажи! — попросила она.
— Совестно!
— Сам начал…
Он вздохнул:
— Что тут рассказывать? Я же первый парень в полку! Самые красивые женщины — мои! Восхищенные взгляды девушек — мне! Ты не восхищалась, ты меня осуждала — за Клаву, ну, и другое… Меня это задевало. Думал: «Кто она такая?! Подумаешь, малявка страшненькая! Кто она, и кто я?» Стали летать в одном экипаже, и я понял, как ошибся. Оказалось: ты отважная, чистая сердцем, надежный товарищ. Как ты на крыло встала! Даже бровью не повела! А ведь могла сорваться — и все! Но ребят ранили, им нужна была кабина, и ты вызвалась… Мне хотелось подружиться с тобой, но я боялся. Как было подойти, если осуждаешь? Прогнала бы, а полк смеялся. Первого парня Лисикова отвергла! Позор и стыд! Меня к тебе влекло, а я не мог решиться. Поэтому злился, искал в тебе недостатки и находил. Не упускал случая, чтоб уязвить, искал случай выгнать из экипажа. Когда сказали про Гайворонского, я обрадовался. Наконец-то! Наорал на тебя, до слез довел, а внутренне ликовал. Чтоб ты окончательно поняла, какая я сволочь, признаюсь: даже пожалел, что осколок попал тебе в ногу, а не выше…
Аня молчала.
— Прилетели сюда, появилась Проша… Вот, подумал, настоящая женщина! Вот кого надо любить! Куда Лисиковой до нее! Княжна, красавица, сама в мужья зовет. Чего еще? Не смог. Ты встала между нами. Ты здесь стала расцветать, хорошела с каждым днем. В военной форме смешная, а в платье — загляденье! Маленькая, но такая милая… Взять бы на руки, носить, целовать, гладить… Я с ума по тебе сходил. С Данилой в объезд уехал, думал: с глаз долой — из сердца вон! Не получилось. Когда ты умирала, я не сдержался, забыл о страхах — терял тебя навсегда. Ты выздоровела… Я не ожидал, что ты запомнишь мои слова. Я поверить не мог, что ты меня любишь! Но когда сказала о замужестве, испугался: «Как же я с ней? Она такая строгая! Буду ходить у нее по струнке, друзья станут смеяться…»
— Скажи! — спросила Аня, наклоняясь. — Ты это специально придумал? Только что? Чтоб я от тебя отказалась, а ты сейчас же — к своей княжне?
Богданов обиженно засопел.
— Отвечай, когда спрашивают!
— Так и знал, что не поверишь! Лучше б молчал! Пойду! — он приподнялся.
— Куда?! — она схватила его за рубаху и швырнула обратно. Затем с размаху села сверху. Богданов охнул.
— Наплел мне с три короба и думаешь бежать?! — сказала она яростно. — Не-е-т, я тебе все скажу! Чтоб знал! Да я… Как подумаю… Я за него богу молилась! Просила вместе хотя бы денек! А он… Боялся! О друзьях думал, что скажут! Тряпка! Трус! Бабник! Ему словечко стоило сказать! Руку протянуть! Да я бы от счастья умерла!.. Даже не знаю: пристрелить тебя сейчас или погодя?
— Погодя! — поспешно предложил Богданов.
Она глянула подозрительно:
— Это почему?
— Вдруг пригожусь?
— Для чего?
— Ну, там вещи поднести…
— Я тебе дам вещи! — она размахнулась.
Богданов зажмурился.
— Боишься! — сказала она злорадно. — Ага! Не стану тебя убивать! Казнить буду! Мучить! Чтоб знал, что я испытала!
Маленькая ручка схватила Богданова за ухо и стала
— Это тебе за «малявку страшненькую»! — шипела Аня. — Это… — она взялась за второе ухо. — За осколок, который чуть бы выше. Это… — она схватила его за волосы и несколько раз ткнула головой в подушку, — за княжну — настоящую женщину и красавицу…
Богданову было не столько больно, сколько смешно, но он не подавал виду.
— Чтоб еще? — задумалась Аня, бросив его волосы. — Может там открутить? — она мечтательно глянула в промежность пилота.
— Анечка! — встревожился Богданов. — Там не надо! Я тебя умоляю!
— Ладно! — смилостивилась она и освободила жертву. — В другой раз!
Богданов лежал смирно, как мышка.
— Что молчишь? — спросила она сердито. — Язык проглотил?
— Боюсь, и его открутишь!
— Следовало бы! — она наклонилась.
Богданов на всякий случай зажмурился. Теплые губы коснулись его губ и замерли. Он помог им раздвинуться и припал к ее устам как источнику в жаркий день — с наслаждением истомленного жаждой. Она отвечала неумело, но жадно. Он обнял ее, прижал к себе, она не воспротивилась. Поцелуй вышел долгим, пока не пресеклось дыхание обоих. Она упала на перину, тяжело дыша.
— Здорово! — сказала чуть погодя. — Теперь понимаю, почему в кино так целуются!
— Еще? — спросил он.
— Погоди!
Она села и стала срывать себя одежду. На пол полетели сапожки, понева, следом рубаха. Богданов смотрел, не понимая. Сбросив с себя все, она легла на живот и вытянулась.
— Целуй от макушки до пяток — как обещал!
Он глядел нерешительно.
— Чего ждешь? — нахмурилась она. — Разучился?
Богданов наклонился и осторожно коснулся губами русой макушки, затем поцеловал завитки на затылке. Она тихонько вздохнула и обмякла. Богданов прошелся по плечикам, затем — лопаткам, двинулся вниз по спинке, пока не уткнулся в упругие полушария. Отдав им должное, он прочертил губами след от бедер до узких пяточек, надолго задержавшись в подколенках. Тело ее трепетало, она дышала порывисто и часто. Усилием воли он сдержал порыв страсти и отпрянул. Она замерла, вытянув руки вдоль тела, затем вдруг соскользнула с кровати и сбросила на пол покрывало. Юркнула под перину и требовательно взглянула на него.
— Ну?
— Анечка! — осторожно спросил Богданов. — Может, не надо?
— Мне сходить за пистолетом?
Богданов сбросил сапоги, стащил рубаху с портами и нырнул под перину. Она немедленно прижалась к нему. Он приник к ее губам, она отозвалась с неуемной жадностью. Он еле смог оторваться. Отодвинул, поцеловал маленькую грудь, вторую… В этот миг рассудок покинул его. Он не помнил, как оказался над ней, смирной и желанной. Его руки скользнули ей под плечики, он приподнял и прижал ее к себе — ласково, но сильно, и не отпускал, пока последняя судорога не сотрясла его тело. Упав на перину, Богданов уставился в потолок, не видя его. Она лежала рядом — тихо и неподвижно. Он нашел ее руку, погладил.
— Девчонки говорили: в первый раз больно! — сказала она. — Я ничего не почувствовала!
— Совсем ничего?
— Совсем-совсем!
— Я так старался! — огорчился Богданов.
Она настороженно подняла голову и разглядела смешинки в его глазах.
— Опять? Мало мучила?
— Достаточно! — заверил он.
— То-то! — сказала она. — Еще не так могу!
— Не сомневаюсь!
— Каждый день мучить тебя буду! — пообещала Аня. — Ты у меня поплачешь!
Богданов вздохнул.
— Ладно! — сказала Аня. — Каждый день не буду! По понедельникам!