Кондотьер Богданов
Шрифт:
Богданов вздохнул снова.
— Вредный! — она схватила зубами его мочку и слегка прикусила. Затем выпустила и поцеловала. Он погладил ее по плечу.
— Как быстро все! — сказала она, ероша его волосы. — Даже понять не успела.
— Я понимаю так, — сказал он, — я прощен?
— Не совсем. Но я над этим подумаю.
Богданов опять вздохнул.
— Чего развдыхался? — спросила она сердито. — Ведь получил, что хотел? Поцеловал, погладил?…
— Я боюсь, что ты поспешила. Не в того Богданова влюбилась. Кроме прочего я выпиваю, курю и ругаюсь матом…
— Ничего! — сказала она. — Перевоспитаем!
— Представляю! —
Аня хихикнула.
— Слова для выступления предоставляется пострадавшему штурману…
— Я бы выступила! — сказала Аня мечтательно. — Я бы рассказала!
— В подробностях?
— Разумеется! Как обнимал, куда целовал…
— Зачем?
— Чтоб завидовали!
Богданов фыркнул и, не выдержав, захохотал. Она чмокнула его в висок.
— Самое обидное, — сказала со вздохом, — никто не поверит. Скажут: наговариваю!
— Я чистосердечно раскаюсь! Пообещаю, что не повторится!
— Я тебе пообещаю! — пригрозила она. — Ишь, чего захотел! Сейчас же повторим!
— Я бы сначала перекусил.
— Проголодался, бедненький! Мне пожалеть? Пирожочек принести?
— Обожаю пирожки! — заверил Богданов.
— Нетушки! — сказала она строго. — Завтрак надо заслужить!
Он смотрел жалобно.
— Ладно, принесу! — она полезла из-под перины. Богданов вознамерился следом, но она припечатала его к кровати. — Лежи! Сама схожу! А ты жди. Чтоб ни шагу! Позавтракаем и продолжим! Мне вчера обещали кое-что повторить. Расскажешь, как сильно меня любишь! Какая я у тебя красивая! Не забудь, что я для тебя — Родина… Лежи вот и вспоминай!
— Рад стараться! — отрапортовал Богданов.
— Как голодный так послушный, — сказала Аня. — Как сытый, сразу гадости молоть — и за язык тянуть не надо! Может, тебя совсем не кормить?
Богданов сделал умильное лицо и чмокнул ее в плечико. Аня соскользнула на пол и потянулась к рубахе. Богданов с замиранием сердца следил за ней, любуясь мягкими, нежными линиями ее тела. Она почувствовала взгляд, обернулась.
— Отвернись! — сказала, краснея. — Бесстыжий!..
16
Наутро Богданов съехал от княжны. Хоромы напоминали ему казарму: много людей, много праздных глаз, стремящихся заглянуть туда, куда им не следует. К тому же от самолета далеко. Расторопная Ульяна нашла им жилье неподалеку капонира, чего и хотел Богданов. «ДТ» под рукой, а он рядом. Пусть немцы только сунутся…
Дом представлял собой теплую избу и не отапливаемую клеть, разделенные просторными сенями. Эту клеть под деревянной крышей без потолка и с волоковыми окнами лейтенант снял у немолодой вдовы. За горстку серебра вдова обещалась также готовить и прибирать. Последнему Аня пыталась воспротивиться, заявив, что сама в состоянии вести хозяйство, не белоручка. Богданов еле уговорил. Напомнил, что недавно она лежала при смерти, после ранения надо оправиться. А буде вздумает противиться, он станет перед печью и к ухватам ее не подпустит. Поколебавшись, Аня согласилась.
Завершив переезд, Богданов отправился к Даниле. Они просидели полдня. Поначалу сотник держался настороженно — ждал попреков. Данило мучительно переживал промах с вылазкой ордена. Богданов не стал ковырять рану. Данило оттаял, разговорился. Богданов слушал и на обратной стороне полетной карты
— Мы не смеем затевать войну! Довмонт не позволит!
— А нападение на Сборск не война? Мое похищение?
— Ландмейстер скажет: без его ведома! Он де не отдавал повеления. Мол, кто-то из ордена по своей воле. Отопрутся немцы, они хитрые.
— Мы не глупей. Заявим: Богдан сквитался за обиду. Сам надумал, повеления не давали. Я не числюсь в дружине Довмонта или у княжны. Кого хочу, того и бью! Правильно?
Данило кивнул.
— Дашь людей?
— Дам! Но после жнива. Уберем хлеб, свезем в закрома… Время опасное: сушь! Чудь наскочит, хлеба пожжет, что в зиму есть?…
— Где был? — ревниво поинтересовалась Аня, когда Богданов вернулся.
Он объяснил. Она покачала головой.
— Хенде длинные у ордена выросли, — сказал Богданов, бросая на стол карту. — Пора поотбивать! Я буду спокойно смотреть, как они тут разгуливают? Убивают людей?! У нас шесть бомб, «шкас» и «ДТ». Разнесем логово в щепки! Дорогу к Сборску забудут!
— Когда? — спросила Аня.
— Данило хочет убрать хлеб. После жнива.
— Вдруг немцы опередят?
— Я спрашивал. Говорит, орден не воюет летом.
— Так воевал!
— Это вылазка. Большая война затевается зимой. Когда замерзают реки, конница и пешие могут передвигаться по ним, как по дорогам. Не хотелось бы ждать, но без Данилы никак. До Вендена свыше двухсот верст, По-2 не долететь. Надо грузить на плот, идти реками, охранять в пути… Швейцарцы не годятся: местности не знают, тайными дорогами не ходили, подбираться скрытно не умеют… Полсотни кметов сопровождения, не меньше. К тому же горючего мало. Я заказал нефть, но пока привезут…
— Вдруг немцы опередят?
— Путь на Плесков — через Сборск. Данило утроил дозоры, выслал их далеко вперед. Говорит: мышь не проскочит! Ага! Раз уже проскочила и не одна, целых двадцать! Не трави душу, Аня! Руки у меня связаны, понимаешь! Стал бы слушать, если б сам мог! Уперся Данило! Ехать к Довмонту? Князь побоится войну спровоцировать. Феодалы! Перестраховщики средневековые! Живут как во сне — полгода на войну собираются!
Аня приникла к нему. Богданов умолк, ласково погладил ее плечики.
— Ты хоть обедала?
— Тебя ждала.
— Совсем отощала! — он подхватил ее на руки. — Как перышко! Кормить, кормить лисеныша! Кормить маленького! — бормотал он, задыхаясь от нежности.
— После обеда уйдешь? — спросила она.
— Останусь! Соскучился…
— Ага! — воскликнула Аня. — Попался!
— Меня будут мучить? — догадался он.
— Еще как! — подтвердила она. — Бросил меня на полдня! Я такая сердитая! Прямо не знаю, что сделаю!..
Им никто не мешал. Вдова вставала засветло, топила печь, совала в раскаленный зев горшки со щами и кашей, после чего гнала коз на луг, где и пребывала до полудня. После обеда уходила до вечера. Жильцы просыпались с рассветом. Новый день начинался с туалета: Андрей причесывал Аню и заплетал ей косы. Аня заявила, что у него получается просто замечательно. Однако, странное дело, на ночь косы распускала. Богданов дивился, но как-то, причесывая, увидел ее лицо. Глаза Ани были закрыты, весь облик выражал блаженство. Она выглядела настолько счастливой, что Богданов мысленно поклялся причесывать ее по первому желанию.