Конец лета (др. перевод)
Шрифт:
— Ты правда так думаешь?
— Да. — В течение долгого времени он наблюдал за выражением ее лица и не мог понять, что на нем написано. Смущение, изумление или также печаль и боль.
— Или ты не собираешься вообще больше иметь детей, Дина? — Он никогда не спрашивал об этом ранее. У него не было оснований для этого. Она покачала головой.
— Нет, у меня нет особой причины, по которой я не могу, но… Я не думаю, что смогу снова пройти через все это. Рождение Пилар после смерти двух мальчиков было подарком судьбы. Я не думаю, что захочу снова решиться на это.
— А врачи знают, почему это случилось?
— Просто случайность,
— Зато теперь это уже не произойдет. — В его голосе прозвучала такая решимость, что Дина отстранилась от него.
— Ты что, пытаешься уговорить меня заиметь ребенка? — Глаза ее стали очень большими, а лицо было неподвижно.
— Я не знаю. Возможно. Похоже на это, не так ли? — Он улыбнулся и склонил голову. Затем посмотрел на нее. — Ты считаешь, что я этим и занимался?
Она кивнула, внезапно став серьезной.
— Не делай этого больше.
— А почему нет?
— Я слишком стара для этого. — И у меня уже есть ребенок. И муж.
— Это — единственная причина, которую я решительно отказываюсь принять во внимание! Все это — вздор! — Его голос звучал почти гневно, и ей захотелось узнать почему. Какое имело значение для него, была она слишком стара или нет, чтобы иметь ребенка?
— Да, я не молода. Мне уже почти сорок. И это уже почти безумие. Я чувствую себя снова как ребенок. Я веду себя, как будто мне семнадцать, а не тридцать семь.
— И что в этом плохого? — Он нашел взглядом ее глаза, и она сдалась.
— Абсолютно ничего. Мне это нравится.
— Отлично. Тогда пошли спать.
Он поднял ее на руки и отнес в другую комнату, положив на большую удобную кровать. Покрывало было смято там, где они лежали после возвращения из Кармел; в комнате горела всего одна небольшая лампа. Мягкие краски стен создавали уют и очарование, а из большой вазы с маргаритками, срезанными Диной из горшков на террасе в пятницу вечером, доносилось в спальню дыхание свежести деревенского воздуха. Она внесла в его дом нечто особенное, придав ему тот аромат, о котором он мечтал годами. Он по-настоящему никогда не знал, чего ему не хватало, но теперь, когда появилась Дина, он понял, чего именно. Чего ему недоставало, так это Дины с ее зелеными глазами и черными волосами, собранными вместе на голове, с ее босыми ногами, торчащими из его кровати или закинутыми одна на другую, когда она сидела на террасе с этюдником в окружении цветов. Той самой Дины, с ее стеллажами картин и кисточек, засунутых во все кофейные чашки, с ее рубашками, которые она у него «занимала», испорченными красками и с бесчисленной массой сделанных ею вещей, продуманных до мелочей. Здесь и галстуки, вычищенные ею, и костюмы, убранные аккуратно в шкаф, небольшие подарки, купленные для всех случаев жизни, книги, которые она доставала с учетом его вкуса. И все это она делала со смехом, слегка поддразнивая его, и с нежным взглядом глаз, которые всегда все понимали. Она вплыла в его дом как во сне. И он не хотел просыпаться никогда. Только при условии, если Дина находится рядом.
— Бен? — Она лежала рядом с ним в темноте, и ее голос был таким тонким.
— Что, дорогая?
— А что, если я получу плохие отзывы о выставке? — Ее голос напоминал голос испуганного ребенка, и он хотел было засмеяться, но передумал. Он знал, насколько ей было страшно.
— Ты не получишь. — Он снова обнял ее под покрывалом, которое много лет назад в Нью-Йорке подарила его матери жена одного художника. — Отзывы будут прекрасными. Я обещаю.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю, потому что ты очень хорошая, очень. — Он поцеловал ее в щеку и задрожал от прикосновения ее обнаженного тела, прижавшегося к нему, — И потому, что я очень люблю тебя.
— Ты глупый.
— Я прошу прощения… — Он взглянул на нее с ухмылкой. — Я сказал, что люблю тебя, а ты думаешь, что я глуп. Послушай-ка, ты… — Он прижал ее к себе еще ближе, покрыв поцелуями рот, и они оба исчезли под покрывалом.
Она проснулась в шесть утра на следующий день и сразу же отправилась в свою рабочую комнату. Она вспомнила об одной из картин, которую следовало изъять из выставочного каталога. Затем она подумала о другой, у которой нужно было сменить раму. После кофе она вспомнила еще о двух картинах без подписи, и так это продолжалось в течение оставшихся четырех дней. Из-за выставки она была в постоянном напряжении. Все это время Бен улыбался ей, любил, обхаживал. Он водил ее ужинать, таскал по кинотеатрам, вынуждал ее посещать вместе с ним пляж; днем он заставлял ее плавать, по ночам утолял с ней голод любви. В четверг он пригласил ее на ленч в ресторан.
— Я не хочу об этом слышать. — Он протянул руку.
— Но, Бен, что, если…
— Ни слова. Ни слова о выставке до завтрашнего дня.
— Но…
— Нет! — Он поднес палец к ее губам, но она отодвинула его, излив на него новый поток слов, полный беспокойства. — Как вино?
— Какое вино? — Она рассеянно посмотрела вокруг, и он посмотрел на ее стакан.
— Вино, которое ты не пьешь. Как оно?
— Я не знаю, и я хотела спросить тебя… — Он зажал пальцами уши, и она рассмеялась. — Бен! Прекрати!
— Что? — Он радостно улыбнулся ей через стол. Она продолжала смеяться.
— Послушай меня! Я хотела спросить тебя кое-что относительно вечера!
Он начал нежно мурлыкать, по-прежнему закрыв уши пальцами. Дина не смогла не рассмеяться снова.
— Ты — ужасный человек, и я ненавижу тебя!
— Нет, это неправда. Ты не можешь отвязаться от меня, и ты хочешь утащить меня куда-либо, чтобы там расправиться. Верно?
— Действительно, раз ты так говоришь…
Она широко улыбнулась и пригубила немного вина; весь ленч они занимались тем, что подтрунивали друг над другом. Он специально высвободил для себя вторую половину дня. Все картины Дины были развешаны самым удачным образом для показа. Салли с утра осталась в галерее, чтобы держать все под контролем. Он решил, что ему стоит пробыть с Диной весь день до вечера, чтобы она не передумала в последний момент и не умерла от страха. Он приготовил ей сюрприз в этот день. После ленча по дороге к машине он посмотрел на часы.
— Дина, ты не возражаешь, если я остановлюсь у Сакса?
— Сейчас? — Она была удивлена. — Нет, не возражаю.
— Я недолго. — Он припарковал машину перед магазином и замысловато улыбнулся. — Хочешь зайти?
— Нет, я подожду.
— Уверена в этом? — Он не настаивал; он знал, что сегодня она не захочет оставаться в одиночестве, даже на короткое время.
— Ну, хорошо. Я зайду. — Уловка была несложной, и он радостно вошел с ней в магазин.