Конец лета (др. перевод)
Шрифт:
— Вечером. Прямо сейчас. — Ее рука дрожала, пока она смотрела на часы. Было без десяти четыре. Она знала, что был рейс в семь тридцать. Марк всегда летал этим рейсом. С учетом разницы во времени она будет там в четыре тридцать по парижскому времени на следующий день. — Я буду в полдень… и поеду сразу же в госпиталь. Кто ее лечащий врач? — Она судорожно записала его имя. — Как позвонить ему? — Мадам Дьюрас дала ей его домашний номер.
— О, Дина. Бедное дитя… Я говорила Марку, что мотоцикл не для ребенка. Почему он не послушал меня?
И я тоже.
— Мама, кто с ней сидит? — Это был первый вопрос, который пришел ей в голову. Ее бэби была одна в госпитале в Париже.
— Там есть, конечно, медицинские сестры. — Судя по ответу, это было уже похоже на ту мадам Дьюрас, которую Дина хорошо знала.
— И никого больше? — Ей стало страшно.
— Здесь уже за полночь.
— Я не хочу, чтобы она оставалась одна.
— Хорошо. Я отправлю к ней сейчас же Анжелину, а сама пойду утром. — Анжелина — очень старая служанка. Анжелина. Как она могла?
— Я постараюсь прилететь как можно быстрее. Скажите ей, что я ее люблю. До свидания, мама. Увидимся завтра.
В отчаянии Дина связалась снова с телефонным оператором.
— Доктора Хьюберта Киршманна, лично. Это срочный вызов.
Но доктор Киршманн не отвечал на звонки. После звонка в американский госпиталь она узнала не очень много. Хотя положение все еще критическое, мадемуазель Дьюрас спала нормально, она в сознании, и остается возможность прооперировать ее утром. Об остальном говорить еще рано. Ее привезли из Канн только этим вечером, и, если мадам будет так любезна, она может позвонить docteur утром… О, идите к черту. Пилар была не в том состоянии, чтобы отвечать на телефонные звонки, и Дине ничего больше не оставалось делать, кроме как сесть на самолет. Какое-то мгновение она сидела неподвижно, стараясь побороть слезы, положив голову на руки, пока не разрыдалась. «Пилар… моя бэби. О, Боже мой!» Маргарет появилась рядом с ней, пытаясь прикосновением своих ласковых рук успокоить ее.
— Все очень плохо? — Ее голос был едва слышен даже в безмолвном пространстве комнаты.
— Я не знаю. Они говорят, что у нее парализованы ноги и что-то произошло с головой. Но я не смогла получить ясные ответы ни от кого. Я собираюсь лететь следующим рейсом.
— Я соберу вашу дорожную сумку.
Дина кивнула и попыталась собраться с мыслями. Она должна позвонить Бену. И Доминик. Инстинктивно она набрала номер Доминик в офисе. Ей ответил голос, который она недолюбливала.
— Где месье Дьюрас?
— Не имею понятия.
— Как это вы не имеете понятия! Наша дочь попала в аварию, и его не могут найти. Где он?
— Я… мадам Дьюрас… я сожалею… Я сделаю все, чтобы разыскать его до утра, и попрошу его перезвонить вам.
— Я еду в Париж сегодня вечером. Скажите ему, чтобы он отправлялся туда же. И пусть позвонит своей матери. Пилар находится в американском госпитале в Париже. И ради всего святого, сделайте мне одолжение, Доминик, пожалуйста, разыщите его. — Ее голос дрожал, когда она говорила.
— Я сделаю все, что в моих силах. И я вам очень сочувствую. А это серьезно?
— Мы не знаем.
Она позвонила в службу авиалинии и в банк. Мельком взглянула на вещи, которые Маргарет положила в сумку, и быстро набрала номер Бена в галерее, чтобы застать его до ухода домой. У нее еще был час до отправления в аэропорт. Он быстро подошел к телефону.
— Я должна уехать сегодня вечером.
— Что ты сделала после полудня? Ограбила банк? — Его голос прозвучал шаловливо и насмешливо. Он ждал с ней встречи вечером. Но он быстро понял, что случилось что-то непоправимое.
— Пилар попала в аварию. О, Бен… — И снова начались слезы, рыдания, боль в сердце, страхи и гнев на Марка, позволившего дочери купить мотоцикл.
— Успокойся, дорогая. Я сейчас приеду. Могу ли я зайти прямо в дом?
— Да.
Семь минут спустя Маргарет открывала ему дверь. Дина ждала его в своей комнате. На ней был тот же костюм, в котором она ходила в ресторан, и серьги, которые ей подарил Бен. В этой одежде она собиралась во Францию. Он быстро взглянул на нее, войдя внутрь, и прижал к себе.
— Все будет в порядке, бэби, все нормально. С ней будет все хорошо.
Она рассказала ему о парализованных ногах.
— Это может быть всего лишь немедленной реакцией на падение. Ты еще не знаешь подробностей. Возможно, все не так плохо. Не хочешь ли выпить? — Она была чрезвычайно бледна и вместо ответа покачала головой. Все, что он увидел, и прежде всего душевные и сердечные муки, было написано у нее на лице. Она снова начала плакать, и он еще раз стал успокаивать ее в своих объятиях.
— Я думаю о таких страшных вещах.
— Не нужно. Ты же не знаешь. Тебе нужно перетерпеть, пока ты не попадешь туда. — Он вопросительно посмотрел на нее. — Хочешь, чтобы я поехал с тобой?
Она вздохнула, и на лице у нее появилось подобие улыбки.
— Да. Но ты не можешь. Я люблю тебя за то, что ты спросил об этом. Спасибо.
— Если я тебе понадоблюсь, позвони мне, и я приеду. Обещаешь? — спросил он. Она кивнула.
— Позвони Ким и сообщи ей, куда я исчезла, хорошо? Я пыталась связаться с ней, но ее не было на месте.
— Если я передам ей, не вызовет ли это у нее подозрение? — Он выглядел обеспокоенным, но он опасался за Дину, а не за Ким.
— Нет. — Дина улыбнулась. — Я рассказала ей о нас сегодня во время ленча. Она уже догадалась, не спрашивай у меня, каким образом. На вернисаже. Но она считает, что ты необыкновенный мужчина. Я думаю, она права. — Она потянулась к нему снова и прижалась близко-близко. Возможно, она уже не скоро сможет сделать так, чтобы быть с ним совсем рядом, быть в его объятиях. — Я хотела бы иметь возможность снова поехать домой… чтобы просто побыть там… это так умиротворяет. — Она имела в виду его дом, а не свой, и он это понял.