Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки
Шрифт:
— Слова в комнате не было, когда я вошел, хоть я думал, что оно там есть, — объяснил Уилер.
Таким же образом электрон, перед тем как физик решит за ним наблюдать, не волна и не частица. Он в некотором роде нереален: он существует как неопределимая неопределенность.
— Пока не начнешь задавать вопросы, ничего не получишь, — сказал Уилер. — Ситуация не может заявить о себе, пока не задашь свой вопрос. Но один вопрос предотвращает и исключает другой. Так что если вы спросите, где в настоящий момент находится моя голубая мечта — а мне всегда интересно спрашивать у людей об их голубой мечте, — я сказал бы, что она заключается в идее, что все происходящее может быть сведено до чего-то, в широком
Уилер сконцентрировал эти идеи во фразу, напоминающую коан из дзэн-буддизма: «Это из частицы». В одном из своих эссе, написанных в свободной форме, Уилер объясняет упомянутую фразу следующим образом: «…каждое „это“ — каждая частица, каждое силовое поле, даже само пространство-время — имеет началом своей функции, значения, всего своего существования — даже непрямо в некоторых случаях — ответы на вопросы, предполагающие ответа „да“ или „нет“, бинарные выборы, биты» .
Вдохновленная Уилером большая группа ученых — специалистов по информатике, астрономов, математиков, биологов и физиков — в конце восьмидесятых начала исследовать связи между теорией информации и физикой. Подключились даже некоторые теоретики, занимающиеся суперструнами, пытаясь связать воедино квантовую теорию поля, черные дыры и теорию информации с пучком струн. Уилер признал, что эти идеи были еще сырыми и не готовыми для строгого тестирования. Он и его коллеги-исследователи все еще пытались выяснить «характер и рельеф местности» и «учились, как выразить вещи, которые мы уже знаем, на языке теории информации». Усилия могут привести в тупик, сказал Уилер, или к новому мощному видению реальности, «всего представления».
Уилер подчеркнул, что у науки осталось еще много тайн.
— Мы все еще живем в периоде детства человечества, — сказал он. — Все эти горизонты начинают зажигаться в наши дни: молекулярная биология, ДНК, космология. Мы просто дети, ищущие ответа.
Он выдал еще один афоризм:
— Так же, как увеличивается остров наших знаний, растет и наше невежество.
Тем не менее он тоже был уверен, что люди когда-нибудь найдут Ответ. В поисках цитаты, которая выразила бы его веру, он вскочил и достал книгу о теории информации и физике, в которую было включено его эссе. Открыв ее, он прочитал: «Конечно, когда-нибудь, и в этом можно быть уверенным, мы ухватим основную идею всего этого, такую простую, такую красивую, такую побуждающую к действию, что скажем друг другу: „О, как же могло быть иначе! Как мы все могли быть настолько слепы так долго!“». Уилер поднял глаза от книги; выражение его лица было блаженным.
— Я не знаю, сколько потребуется — год или десятилетие, — но я думаю, что мы можем понять основную идею и поймем ее. Это — главное, за что я намерен стоять. Мы можем понять и поймем.
Многие современные ученые, отметил Уилер, разделяют его веру в то, что люди когда-нибудь найдут Ответ. Например, Курт Гедель, когда-то живший по соседству с Уилером в Принстоне, верил, что Ответ могли ужеобнаружить.
— Он думал, что, может, в бумагах Лейбница, которые в то время еще все не изучили, мы найдем — что там было за слово? — ключ философа, магический путь, чтобы найти истину и решить любой набор загадок.
Гедель считал, что этот ключ «даст человеку, понявшему его, такую силу, что можно будет доверять знание этого ключа только высокоморальным людям».
Тем не менее учитель самого Уилера, Бор, очевидно, сомневался, может ли наука вообще или математика достичь такого откровения. Уилер узнал о взглядах Бора не от самого великого человека, а от его сына. Как сказал Уилеру сын Бора после смерти отца, Бор считал, что поиск окончательной теории физики может никогда не прийти к удовлетворительному результату; по мере того как физики пытаются глубже проникнуть в природу, они будут сталкиваться с вопросами все возрастающей сложности и трудности, которые в конце концов подавят их.
— Наверное, я более оптимистичен, — сказал Уилер.
Он помолчал несколько секунд и добавил с редкой ноткой грусти: — Но, может, я только тешу себя.
Ирония заключается в том, что собственные идеи Уилера предполагают, что окончательная теория всегда будет миражом, что истина в некотором смысле воображаема, а не объективно понята. В соответствии с «это из частицы» мы создаем не только истину, но и саму реальность — «это» — вопросами, которые мы задаем. Точка зрения Уилера опасно приближается к релятивизму или даже хуже. В самом начале восьмидесятых организаторы ежегодного собрания Американской ассоциации развития науки включили Уилера в программу вместе с тремя парапсихологами. Уилер пришел в ярость. На собрании он четко дал понять, что не разделяет мнения тех, кто выступает вместе с ним по вопросу физических явлений. Он раздал памфлет, в котором сказал о парапсихологии: «Там, где дым, там дым».
Тем не менее сам Уилер предполагал, что нет ничего, кромедыма. «Я стопроцентно серьезно отношусь к идее, что мир является плодом воображения», — сказал он однажды пишущему о науке физику Джереми Бернштейну (Jeremy Bernstein) [70] . Уилер прекрасно понимает, что этот взгляд с эмпирической точки зрения ничем не подкреплен: где был разум, когда родилась Вселенная? И что поддерживало Вселенную миллиарды лет до того, как мы появились? Тем не менее он смело предлагает нам прекрасный, отрезвляющий парадокс: в сердце всего — вопрос, а не ответ. Когда мы вглядываемся в глубочайшие тайники материи или в самый дальний угол Вселенной, мы видим в конце концов наши собственные удивленные лица, глядящие на нас самих.
70
Цитату и предшествующий рассказ о появлении Уилера вместе с парапсихологами на собрании Американской ассоциации развития науки можно найти в статье Джереми Бернштейна «Физик Джон Уилер: отстающий ученик», напечатанной в «Принстон Алумни Уикли» 9 октября 1985 г., с. 28–41.
Запутанный порядок Дэвида Бома
Неудивительно, что некоторые физики-философы выражали негодование по поводу взглядов Уилера, а также, более обобщенно, относительно копенгагенской интерпретации, представленной Бором. Одним из известных диссидентов являлся Дэвид Бом (David Bohm). Он родился и вырос в Пенсильвании, уехал из США в 1951 году, в пик эры Маккарти, отказавшись ответить на вопросы Комитета по расследованию антиамериканской деятельности о том, является ли он сам или кто-то из его научных коллег, а именно Роберт Оппенгеймер (Robert Oppenheimer), коммунистом. Пожив в Бразилии и Израиле, он в конце пятидесятых осел в Англии.
К тому времени Бом уже начал разрабатывать альтернативу копенгагенской интерпретации. Иногда ее называют интерпретация пилотной волны. Она сохраняет всю предсказательную силу квантовой механики, но исключает многие из самых эксцентричных аспектов ортодоксальной интерпретации, такие, как шизофренический характер квантов и их зависимость от наблюдателей. С конца восьмидесятых теория пилотной волны привлекала все большее внимание физиков и философов, которые чувствовали себя неуютно с субъективизмом и антидетерминизмом копенгагенской интерпретации.