Конец сказки
Шрифт:
– Юлии Сергеевне, я так думаю, бояться пока нечего, вряд ли они ее тронуть решатся. А вот эта ваша женщина, если они до нее доберутся…
– Я им покажу… – начал было Бонифацкий, поддавшись внезапному импульсу. Отступив на шаг, он принялся вращать головой направо и налево, разыскивая брюки.
– Тома?! – наконец, не выдержал Бонифацкий, – ты моих штанов не видела?
– Не стоит, Вацлав Збигневович, – лесничий, шагнув в комнату, удержал его за руку. – Бестолку это. Что им докажешь, если они невменяемые, в таком состоянии, хоть и говорят, что мало им. Только на себя беду навлечете. Витряков, конечно, их бы живо
Лицо Бонифацкого залила краска. Он был бы рад доказать обратное, но вот доказательств было маловато. Соображения Жорика стоило принять во внимание. Ребята Витрякова и в трезвом виде управлялись с трудом. С учетом же алкоголя…
– Тем более, Вацлав Збигневович, Джаба такую мульку им запустил, что, мол, это из-за вас Огнемета грохнули. Что, мол, если б им за этими козлами киевскими не пришлось гоняться, которые Леонида Львовича того, то… И еще говорят, что вы нарочно приказали заканчивать копать…
– Кто говорит?! – перебил Бонифацкий.
– Да, там, пара ребят. Придурки придурками, но, я же им не скажу, чтобы заткнулись…
– Вот что, Жора, – сказал Боник, вытирая испарину. – Тома?! Куда ты дела вещи, которые у меня в карманах были?!
Поднявшись с лежака и напоминая в простыне какую-нибудь гречанку из античных Афин, Тамара взяла с полки над камином связку ключей, протянула Бонифацкому.
– Вот, Вацлав Збигневович. Извините, пожалуйста.
– Благодарю, – буркнул Боник, передавая связку лесничему. – Возьми, Жора, эту женщину, ее, кстати, Милой Сергеевной зовут, выведи из библиотеки и, приведи…
– Куда? – спросил Жорик, потому что Бонифацкий запнулся, мучительно соображая, где ее можно спрятать.
– Сюда, – наконец, решил Бонифацкий.
– Прямо сюда?!
– Нет, конечно. Слушай. В том крыле, куда мы парня поместили, – Боник махнул в сторону мертвецкой, – пустые комнаты остались?
– Три или четыре, – подумав, сказал, Жора. – Это если мастерской не считать. В одной этот покалеченный сидит. В другую я того заику запер, которого Завик недавно привез.
– Вот и чудненько, – сказал Бонифацкий. – Запри женщину в мастерской, и объясни ей, чтобы сидела тихо, как мышь. Что это в ее интересах, если она только не хочет узнать, как чувствует себя собака после собачьей свадьбы.
Жора послушно кивнул.
– Сделаю, Вацлав Збигневович.
– И, смотри, сам будь осторожен. По запасной лестнице идите, той, что в дальнем крыле. Чтобы они вас, не дай Бог, не заметили.
– Понял, не дурак, Вацлав Збигневович.
– Кстати, а где Желтый? – поинтересовался Боник, провожая Жорика к двери. – До него только сейчас дошло, что телохранитель, который должен был караулить под его дверью, куда-то исчез. Жора развел руками:
– Понятия не имею, Вацлав Збигневович.
– Ты что же, его, не разыскал?
– Обижаете, как это, не разыскал. Я ему передал, что вы сказали, а куда он девался… – Лесничий пожал плечами.
– Изумительно! – воскликнул Боник. А Белый где?
– Этот Юлию Сергеевну караулит. Как вы и сказали.
– Хоть кто-то на меня еще реагирует, – проговорил Боник вполголоса. Ладно, пускай пока там и остается. – Бонифацкий потер залысину. Его телохранители, Желтый и Белый, лесник Жорик и, быть может, Док, были единственными людьми, на которых он мог рассчитывать в сложившейся ситуации. Не густо, но хотя бы что-то под рукой. В особенности, если сосредоточить их в одном месте.
– Как справишься с Милой, – добавил Боник, – поднимешься наверх… – он осекся. Первоначально Бонифацкий подумал, что было бы неплохо и Юлию переместить сюда, вниз, в относительную безопасность подвала. Но, на ходу отказался от этого намерения. В состоянии опьянения девушка дрыхла без задних ног, разбудить ее было сложно, даже стреляя из пушки. Боник совсем не хотел, чтобы его людям пришлось взламывать ее дверь, кроме того, здесь, в подвале, с ним была Тамара, и, если бы Юлия узнала, чем он тут занимается, это было бы даже не два паука в одной банке, а, наверняка, гораздо хуже.
Захлопнув за Жорой дверь, Бонифацкий медленно вернулся к Тамаре.
– Очевидно, сегодня все же не мой день, – пробормотал он грустно, опускаясь на лежак рядом. Вялый сморщенный член стыдливо соскользнул между ляжек и повис там, в полном унынии, как бы в подтверждение того, что да, это так и есть. Тамара нерешительно сбросила простыню.
– Вацлав Збигневович, можно, я помогу?
Боник покосился на нее хмуро, он не был уверен, что у них теперь хотя бы что-то получится. Ему представлялось – это не лучшая идея, тем более, что он сомневался, будто по-прежнему хочет. Ее полная грудь, увенчанная большими темными сосками, вытянутыми неправильными овалами, уже не казалась такой привлекательной, как буквально пять минут назад, до разговора с Жориком. Живот с глубоким пупком и уродливыми растяжками производил чуть ли не отталкивающее впечатление, обвиснув на бок, как пустой бурдюк из-под вина.
– Сомнения меня терзают, – сказал Боник, уступая ей инициативу. Тома встала перед ним на колени, ее кисть пришла в движение, словно горничная полировала балясины дубовой лестницы в вестибюле, и Бонифацкий, минуту или две наблюдавший за ее стараниями с откровенно скептической миной, с удивлением обнаружил, что ему подарили второе дыхание.
– Андрюша?! Го-господи, с-слава Богу! На-нашел! Нашел…
С трудом открыв глаза, Андрей различил неясный силуэт над головой, сгусток тени в окружении почти полного мрака. Было совсем темно, в комнату проникал рассеянный свет нескольких фонарей, установленных во дворе. В принципе, освещение мало отличалось от того, призрачного и зловещего, что было в тоннеле, где неожиданно появившийся Вовчик спас его от сползания на перрон.
– Вставай, б-брат. У нас мало времени!
Поскольку он решил проигнорировать этот призыв, вставать хотелось, как когда-то в школу по утрам, незнакомец принялся тормошить его. Сразу заныла пострадавшая рука.
– Вовка?! – пробормотал Андрей. Ты, что ли? Мы снова в метро?
– В ме-метро? – в голосе мнимого Вовчика прозвучало явное замешательство. Андрей решил, что именно вследствие этого замешательства Волына теперь начал заикаться, совсем как… – он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что-то крутилось неподалеку, какое-то имя, но, наверное, он был уже слишком далеко от всего мирского для того, чтобы в памяти сохранялись такие малозначимые подробности. Вроде имен приятелей и тому подобной ерунды. В конце концов, если души и переселяются, то, на каком-то этапе, при смене тела-носителя, происходит переформатирование ячеек памяти, ведь мы почти или даже совсем не помним, кем были раньше.