Конец вечного безмолвия
Шрифт:
— Машенька, милая, родная, да что он с тобой сделал, сволочь!
Безруков и Хваан постучали в дверь дома Громова.
Долго не открывали. Наконец появилась заспанная жена Громова.
Хваан проскользнул в комнату, за ним прошел Безруков.
— Пройдите сюда! — Хваан показал на кухню. Павловна испуганно повиновалась. Но отчетливо слышала все, что происходит в спальне,
— Спит, гад, — спокойно произнес Хваан. — Ну, мы сейчас его поднимем.
Хваан потер сначала уши Громову, пока они не загорелись огнем, потом начал хлопать по щекам,
— Встать! — негромко приказал Безруков.
Сознание медленно возвращалось в затуманенную вином голову. Что-это? Кто это смеет ему приказывать? В гневе Громов сел на кровати.
— Встать, я говорю! — повторил приказ Безруков. — Именем Советской республики, именем революционного комитета Чукотки вы арестованы!
— Сергей Евстафьевич? — спросил он растерянно.
— С вами говорит председатель ревкома Чукотки Михаил Мандриков!
Громов вмиг. протрезвел. Опоздали! Всего на один день опоздали. Вот он, оказывается, Мандриков, рядышком был, вместе плыли на пароходе "Томск".
— Одевайтесь, — приказал Мандриков.
— Как же, значит? — бормотал он. — Вы, господа, это зря… Приговорят к расстрелу вас. Мятеж… господа.
— Пошевеливайтесь, господин Громов! — поторопил Мандриков. — У нас нет времени ждать. Давайте быстрее.
Громов глянул на него, на второго и только теперь понял всю серьезность положения. Вот они — большевики. Это они взяли власть в центре России и продвигаются на Дальний Восток.
К наступлению ранних сумерек все было закончено. Арестованных препроводили в тюрьму, рассадили в две камеры.
Михаил Мандриков и Август Берзин (по паспорту Дмитрий Хваан) вернулись в бывшую кол-чаковскую канцелярию.
— Ну вот, Август, — с усталой улыбкой проговорил Мандриков. — Революционная власть пришла на Чукотку! Поздравляю!
— Тебя тоже! — Август крепко обнял друга и товарища.
— Слабовата оказалась колчаковская власть, хлипковата, — заметил Берзин.
— Сегодня нам спать не придется, — деловито сказал Мандриков. — Надо составить воззвание, телеграммы, утром собрать первое легальное заседание ревкома..
Булатов нес на руках Милюнэ. Она очнулась на свежем воздухе и испуганно спросила:
— Это ты, Булат?
— Я, я, Машенька, я…
— Как было больно и страшно! — Милая, милая…
Милюнэ чувствовала, как на ее побитое лицо падают горячи, слезы. Слезы попадали на распухшие губы, в рот. Соленые, как вкус крови..
— Милый Булатик, как хорошо, что ты пришел!
— Машенька, наша взяла! Наша советская власть теперь на Чукотке!
Они вошли в дом, и Булатов осторожно положил Милюнэ на кровать. Она хотела сесть, но он придержал ее ласково, поцеловал в разбитые губы.
— Булат, как я рада, что ты успел… Ты очень хороший!
Тымнэро запряг собак и поехал на лед Анадырского лимана.
Сначала направил упряжку вдоль берега, мимо торосов и мимо здания уездного правления, по реке Казачке поднялся вверх. Скользнув глазами по длинному приземистому дому, задержал взгляд
Возле бани Тренева из проруби брал воду Ермачков.,
— Чего лоскут на крышу повесили? — спросил Тымнэро
— Оннак, ты ничего не знаешь? Власть ночью взяли большевики! — ответил Ермачков. — Советская власть нынче у нас!
Тымнэро посмотрел на красный флаг и вдруг сказал изумленному Ермачкову:
— Так вот кого искали в моей яранге! — И повернул упряжку обратно.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава первая
"Товарищи далекого Севера, люди голода и холода, к вам ббращаемся мы с призывом присоединить свой голос и разум к общему голосу трудящихся России и все-} го мира. Да здравствует коммунистическое равенство! Долой капиталистов, спекулянтов!
Бледный рассвет пробился сквозь подернутое льдом окно.
Мандриков поднял голову от стола и посмотрел на Берзина. Тот сидел на стуле, крепко привалившись к спинке, и спал.
Берзин, словно почувствовав его взгляд, пошевелился.
— Август! — окликнул его Мандриков. Берзин мотнул головой и с трудом открыл глаза.
— Извини, совсем отвык от своего имени, — улыбнулся виновато.
— Вот уже новый день пришел… — Мандриков подошел к окну. — А знаешь, Август, именно с сегодняшнего дня и будут считать начало новой жизни на Чукотке — с шестнадцатого декабря ты-сяча девятьсот девятнадцатого года!
Несмотря на трудную ночь, Мандрцков был возбужден. Он мысленно видел огромные пространства тундры: на север — до мыса Дежнева, на юг — до Камчатки, на запад — до Якутска, на восток, — до Америки… На этом пространстве вполне может уместиться Европа… И вот сегодня они решили судьбу этой земли..
— Будем составлять воззвание! — сказал Мандриков, возвращаясь к столу. — Надо найти такие слова, чтобы они дошли до каждого сердца.
— Мне казалось, что самое трудное — взять власть, — сказал Берзин. — И вот мы ее взяли!
— Удержать и укрепить власть — вот что будет посложнее. Подвигайся к столу!.. N
Когда вошел Кулиновскии и громко стукнул прикладом об пол, они почти закончили воззвание.
— На радиостанции ждут. Все приготовили, вызвали Петропавловск, Охотск, Якутск… Предупредили…
— Воззвание будем передавать после утверждения ревкома, — отозвался Мандриков.
В комнату уже собирались члены ревкома: в эту морозную ночь никто не ложился спать.
— Пока народ собирается, надо привести Громова — пусть передаст денежные средства, — решил Мандриков. — Под расписку, как полагается.