Конечная остановка
Шрифт:
– Так точно, - подтвердил Двинько.
– Никто не забыт, ничто бесследно не забывается. Я отнюдь не запамятовал свой приговор, того городского судью и мое последнее слово на том закрытом безгласном заседании. Помню-помню, и как находился на полулегальном положении в России, в Беларуси до ареста.
– Отныне, Змитер, можно передавать твое дело по уголовно-политической статье 130 приоритетно по инстанциям в международные судебные органы, - деловито продолжил Коханкович.
– Итак, Ломцевич-Скибка против Республики Беларусь. Заодно представить также к правовому рассмотрению общее дело о вынужденном побеге.
– Подумаем, поразмыслим, - веско произнес Евген Печанский в ответ на вопросительный взгляд Змитера Дымкина.
– Прикинем, во что это нам выльется, каким боком выйдет.
– Будьте благонадежны, друзья мои, - утверждающе заверил Алесь Двинько дарницкое совещание.
– Благожелательное евроатлантическое участие и гласность вам обеспечены. Причем вселякие телодвижения нынешних белорусских властей в сторону наведения туристических мостов и рубки безвизовых окон в Европу тому способствуют как можно лучше. Громкие уголовно-политические дела всегда наносят гораздо больше вреда государству, нежели потерпевшим от государства гражданам.
Так было в уходящем году, так оно и будет в наступающем новолетии от Рождества Христова, - по праву старшинства завершил конференц-деловую часть Алесь Двинько.
– Прошу к столу, ясновельможное спадарство, - Евген Печанский прекрасно понял прозрачную двиньковскую аллюзию, вернувшись к полномочиям рачительного и радушного распорядителя всего дарницкого заседания. Не в один присест, естественно, и не в один день.
– Кушать у нас кое-что подано для начала, для разминки, панове и паненки. Чуточки выпьем во благовремении холодных закусок за Рождество и наступающий Новый год. Горячий перекус тоже поспел.
Мишук, Вольга! Смолить ваш тютюн, коли ласка, тут. Сплит-система с кондиционером у меня в кабинете ваше табачное смолокурение хутенька вытягне.
С обоими немилосердно курящими гостями Евген запланировал при случае деликатно побеседовать визави и тет-а-тет. "Лицом к лицу заинтересованных лиц повидать в качестве пассивного курильщика... Не сегодня, так завтра побеседуем, послушаем, в пассиве и активе...
Вон Михалыч двинуть рождественский спич готовится, задумался глубокомысленно... Календарно от древних греков до современных белорусов включительно..."
Со своей стороны Алесь Двинько имел счастливое обыкновение не курить ни трубку, ни сигары в продолжение шляхетного застолья. Табак ему нужен по преимуществу для творческой работы. Тем временем обстоятельные застольные беседы, долгие речи едва ли стоит признавать творчеством. Хотя они очень даже способствуют ревностным писательским раздумьям. Как ни возьми их, изустные мысли вслух.
Однако нет и нет! покамест не время умным-разумным разговорам. Ведь прежде должно в меру выпить, да и на славу закусить. Отдать здравицами, тостами, поздравлениями должную дань уважения гостеприимству и радушию хозяев. И уважить, восславить радостный и веселый праздник Рождества Христова. Причем единомысленно по-европейски и по-американски. Упорядочено истинно по-белорусски от Рождества к Новому году, а не иначе. С чем взаимно солидарны и гости и хозяева, превосходно пиршествуя и великолепно трапезничая за важным, богатым и даровитым обеденным столом в киевской Дарнице пополудни в воскресенье 25 декабря сего или того года нашей христианской эры.
Глава шестьдесят первая
Довольны праздничным обедом
Очень скоро Мишук Коханкович, пусть ему в расхожих словах и ощущениях, но удивительно почувствовал себя как дома, ровно бы в Минске у близких друзей. Да так, что сегодня, вдоволь отметив дивное Рождество в Дарнице, он словно вернется прямиком к себе на проспект Пушкина слегка под хмельком на метро. А не поедет на "мерседесе" аудитора Печанского в Семиполки к небезызвестному Петровичу. То есть на пару с Михалычем запросто отправится на ночлег в шикарную загородную усадьбу украинского магната Андрея Глуздовича, который проводит рождественские праздники с обеими дочерями где-то в Америке.
Шляхетские изысканно изощренные застолья у видного писателя-интеллектуала Двинько проницательному успешному адвокату Коханковичу вовсе не в диковинку. Не раз он удостоился стать званым избранником честь честью, по-двиньковски. Однако его весьма и весьма удивило, заставило даже недоумевать, как этакое сдельно возможно в Киеве у трех свежеиспеченных политэмигрантов? Навряд ли когда-либо, что-либо слыхавших друг о друге в Беларуси до отсидки в Американке? Притом добрых дельных людей так и тянет к ним на дружеский огонек.
"Воедино спаянная неслабая команда природных белорусских шляхтичей...Чего от них в дальнейшем ожидать, а? Ох кому-то выйдет с боку бубновый туз или оба-два, три виста нежданно из прикупа..."
Подобно Мишуку Коханковичу своих подспудных чувств и мыслей Вольга Сведкович никому не показывала. Но настойчивому приглашению в Дарницу до сих пор невыразимо удивляется, также и самой себе, почему же здесь она появилась как ни в чем не бывало. Прикатила, рванула как оглашенная. Хотя раньше дала Печанскому вежливое обещание приехать по возможности, нимало не намереваясь его исполнить.
"А, часом, не влюбилась ли ты, мать? Правда, не понять в кого, то ли в Евгена, то ли в Змитера. Но ясен хрен в кутницу, не в отмороженную сестричку Танечку. Той, что в лобок, что по лбу. Аль подобру-поздорову самозаточкой металлокерамической пряменько в потылицу, каб укладку не попортить. И что потом?".
Вольга с Мишуком побыстрее закончили курить. Бог или черт, дьявол с ним, с табакокурением, потому как в гостиной идет знаковый разговор за десертом между чаем, кофе и несравненными кондитерскими изысками в авторском исполнении Евгения Печанского. Со всем тем солирует сейчас не он и его сладостно деликатесные рождественские шедевры, но Александр Двинько.
– ...О да, Беларусь живет не разбери-поймешь в дьявольских или Божеских сумерках!
Никто из белорусов не в разумении сказать: закат ли это над гнилым болотом или рассвет в чистом поле. Быть может, предрассветное утро в весеннем лесу или же вечерняя хмарь и серая полутьма в безлюдном дачном поселке поздней осенью.
Сдается, иные глухо засели в партизанской землянке средь берез и сосен студеной зимой. Им все едино, что день, что ночь. Лишь бы их не трогали, никуда отсюда не гнали каратели или начальство. Лишь бы не думать о будущем.