Конечная остановка
Шрифт:
Вельми возможно, откуда ни возьмись, возникнет какой-нибудь средней руки наркоделец-мафиозо, который чалится на зоне. Скажет, его-де груз того марафета в количестве и качестве трехсот двадцати граммов. Мол, курьер углядел за собой слежку, топтунов у дома, где редакция газеты "Знич", сунул пакет первому встречному на лестнице фраеру ушастому, проследил, куда тот зашел. И слинял, когда гебисты оравой подкатили.
Мифического курьера сдавать нашему предполагаемому наркодельцу совсем не обязательно. Следаку и того хватит, чтобы закрыть мутное и муторное дельце. А мафиозо, сотрудничавшему со
Но сначала, ясное дело, тебе нужно писать напрямую Луке в домик на улице К. Маркса.
– Ты меня извини, Евген. Но этого, то есть писать, кланяться Луке, я покуда не буду. Воздержусь. Ни мне, ни тебе пока еще не ясны все туманные обстоятельства, каким макаром и манером подставили кролика Роджера. То есть некоего Змитера Дымкина.
Ну напишу я, ну откинусь без суда из крытки. Ну а дальше-то что? Ни в один президентский официоз на работу не возьмут. Бо им стремно иметь дело с признанным политзеком. В оппозиционной прессе от замаранного наркотой еще дальше будут нос воротить.
И что тогда? В Брест к батьке под крылышко в его провинциальную газетку?
Не хочу! Будет открытый суд. А там во всем и со всеми разберемся.
– Ага, жди-пожди в Американке полгода-год. Авось дождешься закрытого рассмотрения. Если твое дело связано с политикой. Журналеров твоих со злобным умыслом пустят на первое заседание суда. И на последнее, чтоб услышать приговор, который тебе спустят с горочки сверху вниз.
Пугать тебя я не пугаю. Из осужденки на Володарке или из зоны ты откинешься в продолжение года по касатке. И выйдешь опять же никому не нужный, каб сесть на плацкартный пассажирский поезд Минск - Брест. Казенные проездные деньги тебе выпишут.
Оно тебе надо? Не меньше полутора лет ни за что ни про что на нарах припухать?
Змитер внимательно выслушал собеседника и потому вопросом на вопрос поинтересовался:
– Касатка это что?
– Кассационная жалоба в вышестоящую судебную инстанцию на приговор нижестоящего суда. В твоем случае в Верховный суд на Минский городской. А для того придется частично признавать свою вину, неизвестно какую.
Говорю тебе, Митрич. Пиши челобитную батьке Луке. Батька у нас добрый, любит прощать чужим свои собственные грехи.
– Подумаю...
Эх, мне бы мой комп сюда и вай-фай! Горя б не знал и работал.
А что? Трехразовое горячее питание, прогулки ежедневно, в душ водят аж четыре раза в неделю. Утром поднимут, вечером спать уложат. Книжки с военными приключениями белорусских партизан из библиотечки носят. Или вон в переводе с немецкого толстую биографию какого-то бородатого хмыря по фамилии Маркс в кормушку подкладывают.
– Угу. Мало так кто говорит в стиле нашего дядьки Алеся. Ты - читака, я - писака, однако. В вольном переложении с японского.
Скажи-ка мне, Змитер, с воли телеящик в камеру заказывать будем?
– Зачем нам телик-брехунец? Зуб глазной даю, подключение к "Нэшнл джиогрэфик" и "Дискавери" тюремным кабельным телевещанием не предусмотрено.
Думаю, хватит выписанных тобой газеток. В том числе и моей бывшей, орденоносной, вечно совковой.
– Совсем ты политическим стал, как я погляжу.
– А я всегда таким был, с ранней юности, когда ежемесячную нелегальную газетку в школе издавал, тайно распространял. Батька мой, конечно, догадывался, чьих рук дело пасквили на учителей и школьного директора. А также, кому очень нравится заглавный девиз в ученической самоуправной газете "Зубровка": РОДИНА, СВОБОДА, ДОЛОЙ ЛУКУ-УРОДА. Батька у меня профи, потомственный журналист. Но остальные, лохи, вычислить меня таки не сумели, пока я сам в десятом классе не закрыл то свое издательство из подполья.
– Или не пожелали вычислять?
– Могло быть и так.
– А я, Змитер, из рабочей династии ментов и прокуроров. И сам-то вон из ментуры в бухгалтерию подался.
– Да что ты!!! О тебе ведь дед Двинько мне говорил с придыханием: джентльмен и аудитор мистер Печанский! Не верю! Шуткуешь?
– Ей-ей! Верь не верь! Раньше я сажал, нынче вот меня посадили.
Любой мент, прокурор, судья, вертухай, опер - обязан императивно знать, Змитер мой Дымкин, что его так же могут взять да на цугундер. Право слово, у каждого борзого зачастую найдется за что. Нет в уголовном кодексе таких статей и преступлений, какие бы не совершали правоохранители при делах, при должностях, при погонах...
Глава пятнадцатая
Их разговор благоразумный
В камере Евген и Змитер распределились по своеобычным, им привычным местам. Один перед обедом по обыкновению растянулся, принял упор лежа на спине на тощем тюремном матраце. Закурил задумчиво. Другой присел на принайтовленную к полу табуретку, к столу, к толстенной тетради. Выпрямился напряженно, кулаки сжал. Тоже задумался.
Немного погодя Змитер поделился с сокамерником некоторыми соображениями:
– В тюряге, как в поезде, Вадимыч. Разговоры, словно с попутчиком, которого тебе случайно судьба подбросила. Говорим, вязкое тюремное время словесно убиваем, чего-то ждем. Куда-то едем лежмя на твердом плацкарте. Право слово, в ожидании прибытия на конечную станцию. Когда-нибудь и куда-нибудь.
– Ага, только остановки у нас, Митрич, сплошь промежуточные, в шерсть. Сначала ждешь обеда, потом - ужина.
– Будет и конечная, - подал оптимистическую реплику Змитер.
– Конечно. Рано или поздно все там будут. Приедут и приплывут в добрый и в последний час, - подтвердил Евген старую средневековую истину по-христиански хорошо информированного оптимиста.
– Сперва, Вадимыч, когда я на тебя в тупости глаз скосил, подумал: опять мне стукача в камеру на подселение. Потом решил, ты - вор в законе или крутой олигарх из бандюков. Я тут с одним целых три дня сидел, разговаривал, - упомянул фамилию Змитер.
– Ты, Ген Вадимыч, может, того Бориса знаешь?
– Не знаю, но о нем слыхал.
– Он мне говорил: в его предыдущей камере Американку называли "Подай государству миллиончик".
– Хм, коли так, то ты свой лимон баксов кокаином ужотка отстегнул ему на бедность, - иронично хмыкнул Евген.
– Дебилы с российского ТВ в такой вот сумме твой марафет засчитали.