Конечная остановка
Шрифт:
К тому же Двинько его решительно и обстоятельно поддержал:
– ...Будем благонадежны, Давыдыч! Ситуативно внешняя политика привходяще является, да и всегда превосходяще была, обстоятельством непреодолимой силы для властей ныне предержащих в Беларуси. Она у них навроде грибоедовской княгини Марьи Алексевны. Завсегда озадачены и огорошены, что же она будет говорить на Западе и на Востоке.
Действуй, как мы с тобой намечали, друже!
Да, кстати, спешу тебя порадовать. Порадуй и ты всех наших! В России, по моей неофициальной информации, не то чтобы нарочито открестились объявлять их в федеральный или негласный розыск
Потому-то рекомендую подбросить горяченьких международных политических новинок с Киеву лукашистскому противнику. Щоб зусим з глузду зъихав!
Под кола, жаба, не подлазь!
Откуда эта антифашистская цитатка не забыл, Давыдыч?.."
"...Тиха украинская ночь, чуден Днипро в тихую погоду, а вечерами на хуторе пана Глуздовича близ Киева совсем тихо и мирно", - внес очередную дневниковую запись Змитер Дымкин. Понятное ему дело, вкупе и влюбе с литературными реминисценциями. Пойдет в дело и к мысли или нет гоголевская беллетристическая классика, он не знает.
"Let it be. Пусть будет... Коли на Миколу Гоголя взаимоисключающе претендуют школьные программы по классической литературе в России и в Украине.
Тольки трусливые до охренения государственные лукашисты и скудоумные фэйк-оппозиционеры могут всемирно прославленного белорусского шляхтича Федора Достоевского задаром отдавать москалям в бессрочную идеологическую кабалу. Безо всякой патриотической пользы для страны, запишем. А кровного белоруса Адама Мицкевича - сдавать ляхам в аренду на тех же бездарно льготных условиях..."
Это Змитер тоже записал, внес в файлы вместе с другими наблюдениями в новой жизни, где вдруг непреодолимой пропастью возникло или же внезапно вознеслось высочайшим горным хребтом исполинское разделение как всего того, что было до тюрьмы, так и между всем тем, что уж есть, да еще сбудется после освобождения.
"О! Лев Давыдыч на совещаловку кличет. Не будем петь попсовых песен. Завтра в пятницу ужо покажем лукашенковской шайке-лейке, как свободу любить. А именно и поименно: Кузькину мать, Юрьев день, Варфоломеевскую ночь, или куда Макар телят не гонял после киевского дождичка в четверг. Будет им, государственным бандформированиям, страшная месть и мертвые души по Гоголю. Не в добра-пирога!"
На недолгом совещании форменный политический радикализм Змитера Дымкина, в скором натурализованном будущем Дмитро Думко, был единодушно одобрен. Содружно приговорили ввалить по первое число казенной лукашистской шатии-братии за ложные обвинения и беззаконные аресты с содержанием под стражей в страшных сталинских казематах. Благим матом по государству вдарить!
К тому часу основательно завечерело, дождь перестал.
Тогда же, посовещавшись, постановили поскорее отправить Вольгу Сведкович в Минск деликатно наблюдать за неназванными подозреваемыми, пособниками и обвиняемыми общественностью в преступных деяниях. Поэтому перед пройдошливыми журналистами светиться Ольге здесь отнюдь незачем.
Но до того путем продажи во благо переоформить "ладу-калину" на Татьяну Бельскую. Как ни рулить, однак ездить по Киеву с российскими номерами чревато патриотическими эксцессами со стороны обиженных экспансивных киевлян. Зачем страдать-то частной собственности из-за великодержавной москальской украинофобии и межнациональных трений?
Тана определенно предпочла бы разъезжать на собственном "туареге", покинутом
Ко всему прочему, не разглашаемому до поры до времени, официально отпуск у Вольги Сведкович заканчивается. Со следующего понедельника ей надлежит вернуться на корпоративную службу в совете директоров семейно-брачной консультации "Совет да любовь".
"Мои оргвыводы, как гендиректора фирмы, последуют в хорошо подготовленном порядке. Ждите на месте, если вам что-то не подскажет анально..."
Тану отличным образом устраивает, что главным организатором побега публично представлен Евген Печанский, поддержанный никому не ведомыми таинственными покровителями и могучими друзьями на воле. Между тем ей, Тане Бельской, уготована небольшая, но драматическая роль непроизвольной хрупкой жертвы, помимо воли угодившей случайно в жернова большой политики и уголовных разбирательств трансъевропейского наркотрафика.
"Не х... монументально маячить на конкуре! У меня свои конные разборки и терки, не в лобок, так по лбу!"
Как только Лев Шабревич подтвердил ее неистовые тюремные подозрения и ненавистные семейственные предположения, Тана приступила отныне спокойно, как ей сейчас представляется, расчетливо рассудить насчет будущего. Какие ни взять, радужные надежды, вольные и невольные, легкомысленные чувства освобождения, обретения свободы сошли на нет. Незаметно рассеялись, улетучились как не бывало, испарились неощутимо. Зато на первый план осязаемо вышли исключительно деловые соображения и прагматические мотивы.
Что делать сегодня и завтра, ей кажется, она утвердительно знает, отдает в себе в том полный отчет. Однако, как быть после, куда деваться послезавтра, практически исполнив все намеченное, ей следовало бы прежде обдумать и предрешить заранее. "Манду не растопыривая почем зря..."
Предположим, с тем же гендерным бизнесом она ловко сумеет провернуться и обустроиться в Киеве. Здесь ей развернуться куда как удобнее и перспективнее, чем в антизападной Москве. Не сравнивая уж с совковым Минском. Европейские и американские партнеры персонально с ней по-прежнему предпочитают вести разнообразные филантропические дела. Письма в поддержку вон имеются в большом количестве, - между делом раздумывала Тана, последовательно составляя формальные благодарственные ответы по электронной почте. "Давно было пора это сделать".
Кое-какие деньги на первоначальное обзаведение у нее покуда есть. Права распоряжения банковскими счетами в Вильнюсе она никому не передавала. Плюс налом и кредитным безналом оперативный фонд, к которому имеет доступ лишь она сама и Ольга Сведкович.
Над приемлемым планом, как переправить сюда в Киев дочь Елизавету, не зря Тана хорошенько поразмыслила по дороге из России на Украину. "Разделенная и неполная семья бесповоротно к е..ням собачьим!"
Ничто и никто, по всей видимости, не создают ей непреодолимых препон, чтобы по-новому перевернуть, опять раскрутить тот еще гендерный бизнес и сопутствующую ему диверсификацию гласной тут, негласной деятельности. Притом в новых наилучших условиях и привходящих обстоятельствах. Но вот стоит ли всем этим и тем заново рутинно заморачиваться на несколько долгих лет?