Конечно, это не любовь
Шрифт:
— Нужно забрать его отсюда, — сказала Гермиона. — Держись за меня.
Майкрофт наклонился, подобрал все использованные шприцы и ампулы и положил руку Гермионе на плечо. Она взяла Шерлока за руку и аппарировала к себе в квартиру, переместила Шерлока на диван, поставила рядом укрепляющее, кроветворное и, на всякий случай, рвотное зелья, а потом все-таки произнесла:
— Энервейт!
Шерлок задрожал всем телом, его лицо исказилось, по вискам потек пот, но он все-таки открыл глаза, и Гермиона не узнала их — зрачки превратились в крошечные бусинки, белки покраснели, а вместо обычного ясного выражения было что-то тупое, безвольное и очень мучительное.
Ему нужно было в больницу, немедленно.
Майкрофт словно прочитал ее мысли и резко сказал:
— Даже не думай о том, чтобы везти его в больницу. Ты уничтожишь его.
Он отошел куда-то к книжным полкам и более не принимал никакого участия в спасении брата. Гермиона зажмурилась, тяжело выдохнула и напомнила себе: «Ты сможешь».
Майкрофт был прав, с репутацией наркомана Шерлоку будет непросто строить карьеру, учиться и просто жить. В Мунго его не примут, а Гермиона фактически объявит себя нарушителем Статуса о Секретности, притащив его туда.
Нужно было вытаскивать его своими силами. Немного поколебавшись, она приобняла его за плечи, подняла его голову и влила флакончик рвотного. Что бы он в себя ни закачал, следовало как можно быстрее избавиться от этой дряни. Решив, что эмоции будут позднее, она трансфигурировала тазик из смятого листа. Рвотное подействовало почти сразу, и Гермиона едва еудержала бьющегося в судорогах друга — его выворачивало кровью и желчью, похоже, перед началом эксперимента он не удосужился даже поесть. Зелье действовало долго, но надежно — спустя пятнадцать минут все, что можно было вывести таким способом, было выведено. Гермиона снова привела Шерлока в чувство и спросила как можно четче:
— Что ты принял?
— Не помню, — прошептал Шерлок и опять отключился.
Гермиона приманила к себе флакончик кроветворного, очистила тазик и решительно рассекла вену Шерлоку на правой руке. Маггловский врач так не поступил бы, но она могла в короткий срок восстановить почти любую кровопотерю, поэтому отворить кровь было самым разумным решением. Гермиона подождала пять минут и залечила рану, влила в рот Шерлоку зелье и начала считать пульс на левой руке. Сначала он был медленным, настолько медленным, что Гермиона начала стучать зубами от страха и проклинать себя за средневековые методы лечения, но постепенно начал ускоряться и выровнялся. Лицо Шерлока посветлело, кожа приобрела более здоровый оттенок, но губы все еще оставались нездорово-синими, а дыхание — едва различимым. К тому же, его, судя по всему, начало колотить не то от нервного напряжения, не то от холода.
Позднее Гермиона пришла к выводу, что это была самая долгая и страшная ночь в ее жизни, даже страшнее ночи битвы за Хогвартс. На ее руках практически умирал друг. Наступившее вроде бы улучшение сменилось страшными судорогами и припадком, близким к эпилептическому — Шерлок вырывался, стонал, на губах у него выступила желтоватая пена. Когда припадок закончился, Шерлок снова впал в жуткое коматозное состояние, и только беспрестанный «Энервейт» заставлял его на короткие мгновения приходить в себя. Укрепляющее зелье почти не оказало эффекта — оно было слишком слабым, а больше лечить Шерлока было нечем.
Майкрофт ничего не говорил, стоял возле книжных полок, и Гермиона не видела, что он делает. В какой-то момент она вообще забыла о его существовании.
Чтобы хоть как-то согреть Шерлока, она наколдовала несколько сосудов с безопасным огнем и обложила его ими как грелками.
За окном начало светать, когда ему стало немного лучше.
— Шесть различных препаратов, — подал голос Майкрофт, когда Гермиона устало села на пол возле дивана — впервые Шерлок не потерял сознание, а заснул.
— Что? — вяло спросила она. Ей казалось, что она вообще никогда больше не сможет испытывать никаких эмоций.
— Шесть препаратов он принял. Как минимум. Я не мог оказать помощь, поэтому изучил, насколько это было возможно, шприцы и сверился с некоторыми из твоих медицинских справочников.
Гермиона кивнула. Это было логично, она даже перестала бы злиться на Майкрофта после этих слов, если бы еще могла на него злиться.
А он сложил шприцы на столе, закрыл книгу, подошел к дивану и вгляделся в лицо младшего брата. Похоже, ему тоже было очень страшно.
Гермиона не застала пробуждения Шерлока — что бы ни происходило, она должна была сегодня отправиться в Чехию, она подписала контракт и дала слово. Поэтому переместила его вместе с Майкрофтом домой к последнему и вернулась обратно. Бездумно прибралась, уничтожила все следы ночной борьбы за жизнь Шерлока, совершенно машинально приняла душ и так же машинально, ровно в полдень, воспользовалась международным порт-ключом.
А на следующий день, уже после того, как она обустроилась (все также на автомате) в новой квартире и вышла на улицу, к ней подошел незнакомый мужчина и протянул конверт без подписи. Гермиона вскрыла его и прочла короткое:
«Он выжил. Спасибо. М.Х».
Конечно, это не любовь. Глава 13
Лондон ничуть не изменился. Он был таким же неряшливым, раздражал постоянной стройкой и толпой людей, но это радовало. Шерлок шел по набережной Темзы, поглядывал на дурацкий «Глаз», перекрывший вид на Парламент, и чувствовал себя бесконечно довольным жизнью. Он наконец-то был дома.
Последние три года оказались для него непростыми. Сначала на протяжении нескольких месяцев он, одержимый идеей закончить хогвартское расследование, раз за разом погружал себя в наркотический сон, с каждым разом пробуя все более сильные препараты, идя на опасные эксперименты по их скрещиваю — проводил лабораторные работы в собственных венах. Чаще всего ему хватало мозгов предварительно тщательно рассчитать все возможные эффекты и последствия и заготовить препараты-антагонисты, который могли бы быстро снять отравление. Но были случаи, когда ярость на бессилие собственного ума и воображения заставляла его забыть о предосторожностях.
Осознание того, что он совершает ошибку за ошибкой, накрыло его внезапно, когда он с трудом пережил очередной заход. Изучая список веществ, которые он собственноручно закачал в себя, он почувствовал невероятное отвращение. Он, Шерлок Холмс, человек с блестящим умом, способный видеть людей насквозь, превратился в жалкого наркомана, живущего от дозы к дозе, от видения к видению. И, что отвратительнее всего, об этом знали как минимум два человека — Майкрофт и Гермиона. Сейчас, по прошествии двух лет, он, пожалуй, готов был признать, что они делали все возможное, чтобы спасти его, но тогда пришел в бешенство. Неужели ему мало было унижения в собственных глазах, чтобы добавлять к этому сочувствие со стороны посторонних? Он ненавидел сочувствие во всех формах, но особенно — в такой, когда оно смешивается с жалостью и презрением, а сверху щедро приправляется «братской» или «дружеской» заботой и потоками нравоучений.