Конфетка для мажора
Шрифт:
Уже зажглись фонари, а мы стояли на Горбатом мостике в Гатчине и самозабвенно целовались, проникая друг в друга… (прим.— —Немного визуалов в моей группе ВК).
— Юль, десять минут прошли. — Рома возникает вновь за спиной и чем-то гремит. Зная его «способности», сейчас меня ждет армагеддец.
И точно! Звуки рассыпавшихся столовых приборов, сдержанный мат и следом грохот посуды.
— Ромааааа! — Стону и разворачиваюсь, зажмурив один глаз. — Опять?
— Сорян! Походу, эта кухня признаёт только одну хозяйку.
Закатываю глаза и начинаю собирать, постоянно
— Ещё раз и останешься на неделю голодным!
Моя угроза ничего не значит и мы оба это знаем. Ромке ничего не стоит заказать еду на дом или поужинать в любом ресторане города. Но он упорно не хочет есть то, что приготовлено не мной. Невкусно ему, видите ли.
— Всё, всё. Ушёл.
Правда разворачивается, но не уходит. Стоит и думает, а потом прижимается ко мне со спины. Замираю, потому что…
Потому что чувствую его…
Но… Я не готова пока перешагнуть последнюю черту и Рома это знает. Знает и обещал ждать, когда я решусь.
Однако попыток смутить или подтолкнуть не оставляет. Из-за этого я никогда не остаюсь у него на ночь. Хватило одной ночёвки: мои мозги настолько поплыли, что я чуть не ответила «да». Хорошо, что Ромку отвлёк звонок.
— Ром…
— Тшшш, я всё помню. Не прогоняй меня, ладно? Я соскучился.
И я… соскучилась! Очень! Поэтому быстро чмокаю его в губы и на реактивной скорости дорезаю заготовки для холодного борща. Забавляюсь, когда Рома видит готовое блюдо и с опаской его пробует.
— Офигеть! Это нереально вкусно!
— Я знаю, — киваю, наливая ему полную тарелку, — мы с мамой раньше часто делали. Она называла это блюдом летнего настроения.
Суп, конечно, призван поднимать это самое настроение, но я отворачиваюсь и нарочито тщательно начинаю протирать вымытые тарелки. Посудомойку гонять ради пары чашек не хочу, хоть Рома и ворчит. Но мне проще перемыть самой и расставить так, как ему удобно и чтобы не уронил на себя половину шкафчика.
Амурский доедает порцию и по традиции тянет меня на диван. Сегодня у меня свободный день, но много заданий по учёбе, которые игнорировать я не могу.
— Юль, — ведет носом по моей шее. — Мы почти два месяца вместе, а ты ничего о себе не рассказываешь. Я тут подумал, что ни разу не слышал от тебя про родителей или чтобы ты разговаривала с родственниками, кроме этой смешной девочки. Племяшки.
От крепких объятий и его нежности я теряю бдительность. А, может, просто хочу открыться, чтобы почувствовать Ромкино тепло… Не знаю, что именно мной движет, но я рвано выдыхаю и произношу:
— Моих родителей нет в живых. После их… После того, как их не стало, я некоторое время жила у тёти, а потом уехала в интернат.
Первые слова даются тяжело, но с каждым новым предложением я произношу их всё легче и легче.
Рассказываю про аварию, о которой Рома знает только самое основное: да, была травма, и да, осталась небольшая хромота, если ногу перегрузить.
Вспоминать тяжело и я прячу в какой-то момент лицо на груди Ромки. Он сжимает меня так сильно, что хрустят косточки, но его поддержка… Она очень важна! Просто молча вместе со мной пережить те страшные моменты.
—… Отец смог выкрутить руль
К концу рассказа слёзы не остановить.
— Не надо, Ром, — уворачиваюсь от его рук, которыми он пытается стереть мокрые дорожки. — Я сама.
— Сама, — повторяет за мной. — Больше нет твоих «сама», малышка.
Он всё-таки убирает влагу со щёк, невесомо целует, а потом уверенным голосом говорит то, от чего у меня останавливается сердце…
Роман
Юля для меня пока ещё закрытая книга. Мы вместе, я кайфую от каждой встречи… Я мечтаю видеть её рядом постоянно, но она… как бы сказать, держит дистанцию. Я, конечно, знатно косячил поначалу, но ведь признал вину и попросил прощения… Она простила и дала шанс…
Кручусь вокруг, чтобы быть ближе. Гормоны орут благим матом, чтобы я наплевал на данное обещание и схватил девчонку в охапку, но я уже столько раз ошибался, что еще одного промаха себе позволить не могу. Терплю вот, довольствуясь обнимашками и целовашками, как прыщавый подросток.
Самое странное для меня — на других даже смотреть не тянет. Уже приятели в шоке, что я заделался монахом. Только Юрка с Витьком многозначительно хмыкают, они-то в курсе причины моего целибата.
Юля, Юля… она не просто держит между нами расстояние, еще и взяла слово, что я не полезу ничего выяснять о ней. А я бы мог! Несколько звонков и через несколько часов бы на столе лежала нужная инфа. Но пришлось пообещать и это. А еще то, что никто не будет про нас знать.
Это для меня за гранью: обычно девки на шею вешались и из трусов готовы были выпрыгнуть, чтобы только показаться вместе. Взять ту же Лизку или Таран. А Юля у меня другая. Она часто повторяет, что счастье любит тишину. Звучит старомодно, но я принимаю правила, иначе сидеть мне снова одиноким псом под окнами общаги… Я уже провел там неделю, пока не перешёл в наступление. Больше возвращаться не хочу.
Пообедав, предпринимаю попытку задать своей девочке вопросы и — о чудо! — она начинает рассказывать. По мере того, как Юлька говорит, моё сердце сдавливается железной рукой. Душа разлетается в мелкое крошево, стоит лишь представить, чтоименно пережила эта сильная малышка.
Дрожащими пальцами вытираю её слёзы, но она отворачивается, снова прячась в привычный кокон. Сильная и смелая, а на самом деле очень одинокая и мало кому доверяющая. Я давно уже считал её, но сегодня наконец-то смог понять причину.
И мои тупые высказывания в её сторону кажутся сейчас не просто бесчеловечными, а настоящим преступлением. Но я могу (могу!) всё исправить. Могу…
— Юль, Юля, — зову, — посмотри на меня. Посмотри, моя девочка…
Вытираю заплаканные щёки, сжимаю лицо в ладонях. Я часто говорю ей нежности, и она отвечает тем же. Но мы ни разу не говорили о том, настоящем, что сидит внутри. Я уже давно признался себе, пора узнать и ей.