Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
– Нет, – откликнулась та утомленно и равнодушно, отвернувшись снова. – Мне нечего сказать.
– Господи, да перестань. Не делай глупостей, прошу. В твоем доме найдены улики, говорящие о том, что я могу обвинить тебя в покушении на здоровье и… Маргарет, душу… следователя Конгрегации. Ты ведь знаешь, что бывает за такое. Тебе так хочется этого?
– А тебе?
– Брось, – поморщился Курт с раздражением. – Неужели ты и впрямь веришь в то, что сумеешь отстоять свою невиновность? Это глупо. Можно спорить с показаниями свидетелей – люди обманываются и, бывает, клевещут; но, Маргарет,
– Довольно – для чего? – она вновь подняла взгляд, и от ее улыбки стало почти физически, ощутимо больно. – Ты так стремишься меня осудить… За что? Если я тебе надоела, ты мог просто не приходить больше ко мне, зачем все это?
– Ты поразительная женщина, – качнул головой Курт с почти искренним изумлением. – Как ты исхитряешься все обратить in reversam partem;[210] Маргарет, пойми, ты попалась. Обвинения серьезные. И не только в использовании Volkszauberei[211] и пошлом привороте; это было бы полбеды. В твоем замке мы нашли книгу с отсутствующей последней третью листов; а… слушай меня внимательно… по просьбе Филиппа Шлага университетский переписчик делал список именно тойнедостающей части именно тойкниги. Ты понимаешь, что это означает?
Она ответила не сразу – минуту Маргарет сидела неподвижно, выпрямившись и глядя в сторону, и, наконец, вздохнула – тяжело, словно сбросив наземь ношу, давящую на плечи.
– Вот, значит, как… – произнесла она чуть слышно, не поднимая глаз. – Вы решили навесить на меня свое нераскрытое дело…
– В моем жилище, – так же тихо ответил Курт, – тебя видели около месяца назад. Тогда началось мое расследование. Ты интересовалась подробностями. Ты спрашивала меня о моей службе, о том, что мне удалось узнать, как проходили допросы моего свидетеля по этому делу… Маргарет, тебе придетсясо мной говорить, потому что твой единственный шанс избежать смертного приговора – доказать, что вся эта история с булавками была лишь глупой, необдуманной выходкой женщины, желавшей получить свое наверняка.
– Гессе, – предостерегающе одернул его Райзе; Курт отмахнулся.
– Если ты будешь отказываться отвечать и впредь, я лишь более уверюсь в правильности своих выводов. Silentium videtur confessio;[212] ты ведь это сама понимаешь. Если ты виновна, добровольное признание многого ст оит, это ты тоже знаешь.
– Ваши обвинения – чушь! – в ее голосе все же пробилось содрогание, сорванность. – Это просто немыслимо!
– Если ты невиновна, – кивнул Курт, – ты тем более не должна запираться. Ради себя же самой.
– Мне нечего тебе сказать, нечего, нечего! – повысила голос Маргарет, вскочив на ноги и, приблизившись, схватила его за руки. – Я просто не могу поверить, что ты обращаешься со мной так! Что позволяешь им обращаться так со мной!
Райзе шагнул вперед, раскрыв рот для остережения, протянув руку, чтобы сбросить ее ладони; Курт, не глядя, отпихнул его ногой, невзначай попав каблуком под колено, и тот встал на месте, так и оставшись с раскрытым ртом.
– Посмотри на меня! – вновь потребовала Маргарет; он рывком высвободил руки, обеими ладонями
– Вот так? – спросил Курт шепотом. – Посмотри и ты на меня. Ты видишь человека, который, невзирая на все, пытается тебе помочь? Я все еще стараюсь найти для тебя выход. Я все еще отыскиваю способ сделать так, чтобы нам с тобой не пришлось разговаривать в темном зале без окон, но зато с очагом и набором инструментов; я не хочу – так.
– Ты не посмеешь, – возразила Маргарет одними губами, замерев на месте; он качнул головой, глядя в глаза.
– Ты готова это проверить? Ты – готова? Ночь в этой камере, Маргарет, мелочь, ничто; сутки без воды – ерунда. Тебя ждет ад, самый настоящий ад, ты это понимаешь? И я проведу тебя по этому аду, с первого круга по последний, если сейчас ты не будешь говорить со мной, сейчас, здесь.
– Отпусти меня!
– Да, ты скажешь это еще не раз, – кивнул Курт, разжав руки, и она отбежала к стене, упав на колени и сжавшись в плаче без слез. Он перевел дыхание, не обращая внимания на предостерегающий шепот Райзе, и кивнул на решетчатую дверь. – Отопри.
– Гессе, ты не в себе, – шепотом возразил тот, и Курт повторил, не повышая голоса, выговаривая четко и требовательно:
– Отопри.
Райзе колебался мгновение, косясь то на Маргарет, то на него; наконец, одним движением повернул ключ в скважине. Курт, войдя, приблизился и, помедлив, присел рядом на корточки.
– Помоги себе, Маргарет, – негромко попросил он, сжав вздрагивающее плечо. – Не делай себе хуже. Ты по-прежнему надеешься на помощь герцога? Напрасно. Он тебя не спасет. Какие бы связи и каких бы покровителей он ни привлек – это не поможет, пойми.
– Так вот он ты, настоящий, – по-прежнему тихо и уже безвольно произнесла она, глядя в пол. – Не думала, что придется увидеть тебя… за работой.
– И я не думал, что мне придется смотреть на тебя сквозь решетку, но это случилось, это – данность, и я прошу тебя, не надо делать так, чтобы тебе довелось увидеть больше. Поговори со мной, Маргарет.
– Я не могу сказать того, что ты хочешь услышать, – возразила она, вновь подняв взгляд. – Я могу только повторять то, чего тебе слышать не хочется: я ничего не сделала, признаваться мне не в чем, и ты лишь напрасно тратишь время. Скажи мне, неужели ты спал спокойно в эту ночь?
– В эту ночь я не спал, – откликнулся Курт. – В эту ночь я был в твоем замке. Я искал – подтверждения либо же опровержения твоей вины; и, Маргарет, клянусь, я был бы рад, узнав, что ошибся. Но я увидел то, что показало мне: я прав, а ты – виновна.
– Ты ошибся. Ты ошибся, Курт, пойми это прежде, чем станет поздно! Ты сможешь это принять, сможешь жить с осознанием того, что осудил невиновного? – Маргарет снова взяла его за руку, стиснув запястье до боли, заглянула в глаза, глядя взыскательно и умоляюще. – Не позволь себе этого сделать. Я не верю в то, что ты сможешь… Не потому, что у меня есть покровители, которые могут помешать; я просто не могу поверить в то, что язык твой повернется отдать приказ исполнителю поднять на меня руку. Я не верю.