Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
– Снова вы задаете вопросы, – вздохнул шепот. – Однако я вам отвечу, дабы не оставить ложного впечатления. Вы все неверно представили себе, юноша. Я не глава тайного союза, мы не плетем conjuratio globalis,[229] имеющий в своем итоге повсеместные перемены в Конгрегации. Хотелось бы нам этого? О да. Способны ли мы на это? Нет. Посему мы можем лишь говорить сейчас, как вы сами: надо что-то делать, однако мы не знаем, что. Мы не можем ничего переменить.
– Так кто вы тогда?
– Я всего лишь собрал окр уг себя людей – таких, как Маргарет. Всего лишь для того,
– Ее, однако, вы бросили, – заметил Курт неприязненно; тот снова разразился тяжелым вздохом.
– Не все так просто, как вам мыслится, юноша.
– Только это я и слышу в последнюю неделю…
– Наконец-то вы слышите правду, – заметил шепот с усмешкой, похожей на ветер. – Вначале я показался вам злодеем, затем вы стали ожидать от меня слов о добре и любви; нет, майстер инквизитор, я не то и не другое. Я всего лишь человек, которому верят другие, я тот, кто не дает им перегрызться между собою – ведь подле меня настолько многообразные личности, что без удерживающегоих споры могут зайти слишком далеко, что привлечет ненужное внимание и навредит им самим. Я оказываю помощь, когда имею возможность…
– И желание?
– Возможность, – повторил собеседник чуть строже и снисходительнее. – Я не имел возможности вмешаться. Ведь Друденхаус до сих пор уверен, что Маргарет фон Шёнборн – единичный случай, просто одаренная графская вдова, направившая свои силы не в то русло. И все. Вмешайся я – и все было бы иначе. Вы еще не забыли, что такое «охота на ведьм» в самом прямом и неприглядном значении этого слова, майстер инквизитор?
– Да, – мрачно откликнулся Курт, припомнив десятки, сотни дел, прочтенных им этой зимой в архиве, припомнив свою бессильную злость и ненависть, вспомнив, как стоял над бочкой с водой, пахнущей плесенью и гарью, после допроса Отто Рицлера, в подвале, пропитавшемся запахом пота и крови… – Я понимаю, о чем вы говорите.
– Вот так-то. Спасением Маргарет занимался ее дядя, и это было логично, это было заурядно и естественно.
– Керн был намерен идти до конца.
– Да, был риск. Была вероятность того, что ее осудят; однако не мог же я ставить под угрозу многих ради спасения одного, пусть и столь одаренного человека. Кроме того, мы ведь не сплоченная община; я говорю «мы» лишь потому, что некоторые из нас знают о существовании друг друга, что, согласитесь, в нашем мире и в наше время уже многого стоит. Большинство из них друг друга никогда не видели – для их же блага; всеони знают лишь меня. Всех их, таких, как Маргарет, объединяет лишь то, что для них я в некотором роде авторитет – лишь потому, что умнее, сильнее и старше.
– Учитель? – усмехнулся Курт; собеседник, кажется, нахмурился – голос похолодел.
– Бросьте, майстер инквизитор, оставьте ваши схемы в прошлом; нет, я им не учитель. В науке выживания? Да. В искусстве? Нет. Мы разные – я уже упоминал об этом. Я не могу их учить, равно как преподаватель латинского языка не сможет обучить арбалетчика; я не рассматриваю те редкие случаи, когда тайной слабостью учителя является еженедельная воскресная
– И Маргарет хочет получить у вас совета, стоит ли связываться со мною или лучше избавиться, пока я не узнал непомерно много?
Шепот вздохнул.
– Нет, юноша; вы здесь потому, что Маргарет хочет, чтобы вы узнали непомерно много, а для того – да, ей нужен был совет. Можно ли доверять вам. Достойны ли вы знать все, или вас следует ограничить частью. Именно потому, что избавляться от вас ей очень не хочется.
– Или убить, если я играю с ней.
– Ну, в этом случае, вы сами должны понимать, жалеть вас было бы глупо, согласитесь.
– Да, – усмехнулся Курт. – Не могу не признать… Так значит, это не ваша идея – наворовать книг из университетской библиотеки.
– Каждый из моих собратьев… или сестер по искусству развивается сам. Так, как ему угодно. Так, как он может. Насколько хватает его сил, ума, знания, смелости и выдержки. Если он попадется – он выкручивается самостоятельно. Если он поднимается выше по лестнице знаний и умений – я прилагаю некоторые силы к тому, чтобы сохранить его безопасность.
– Стало быть, они борются за то, чтобы к вам приблизиться?
– Они борются за то, чтобы стать лучше. Я определяю для себяценность каждого; вы сами сказали – это главное. Согласно его ценности я и поступаю; к чему рисковать потерять все и всех ради того, кто не способен на большее, не способен на многое, ради того, кто может лишь слушать и ничего не умеет делать сам, искать, думать. Думать, юноша, вот что я вынуждаю их делать – думать самим. Поступать так, как решили они– но под свою ответственность… Вы считаете меня жестоким?
– Не знаю, – тихо ответил Курт. – В последние дни я несколько пересмотрел свои понятия о жестокости… А герцог фон Аусхазен? – в голосе была злость – несдерживаемая, явная. – Он чем ценен для вас?
– Деньги, – коротко отозвался шепот.
– И все? Более ничем?
– Деньги, связи. Это немало.
– Стало быть, вы не позволите мне убить его, я верно вас понял? Потому вы и запретили Маргарет это сделать?
– Я ничего не запрещал. Она сама понимает, как важно все то, что он может нам дать; и пока сама она не заняла его место, пока все, чем владеет он, не досталось ей, его надо сохранять. В этом – ее выбор; я ничего никому не запрещаю. Каждый волен поступать так, как сам сочтет нужным.
Курт качнул головой, невесело усмехнувшись.
– Выходит, каждый из них может творить, что угодно, включая убийства, и никто ему слова не скажет? Чем же тогда вы лучше, чем Конгрегация?
– Я не говорил, что я лучше, юноша; я просто другой. А чем мы различаемся, я могу вам ответить. Я даю им свободу. Свободу познавать то, к чему у них лежит душа. Свободу жить, как хотят они сами. Свободу решать, свершать собственныепоступки, а не следовать указаниям. И – отвечать за них; иначе было бы, согласитесь, несправедливо.