Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
Шаги по коридору – гулкие, явственные – дали понять, что лекарь идет не один, и когда вместе с ним вошел седой священник, он приподнялся с усилием, улыбнувшись.
– Лежи, лежи! – строго прикрикнул тот, и Курт улегся, с готовностью откликнувшись:
– Слушаюсь, отец Бенедикт.
Курсант остался за порогом – Курт видел в закрывающуюся дверь его любопытствующую физиономию; ректор академии, он же духовник выпускника номер тысяча двадцать один, присел рядом с больным, лекарь деловито занялся осмотром.
– Как будто ничего и не было, – невольно произнес он, и наставник тяжко вздохнул.
– Каким ты был, мальчик мой, таким и остался… Без неприятностей – никуда.
– Я ни в чем… – привычно начал Курт и осекся, помрачнев; духовник посмотрел на него пристально, помедлил, ожидая продолжения, не дождался и вздохнул.
– Жара нет, – сообщил лекарь и, заглянув Курту в лицо, поинтересовался: – Ну, Гессе, как себя чувствуешь?
– Мерзко, – ответил он почти шепотом; тот похлопал его по локтю:
– О твоем душевном благополучии будет заботиться отец Бенедикт. А я хочу знать, в каком ты состоянии телесно.
– Слабость, – нехотя отрапортовал он; былая радость от пребывания в родных стенах улетучилась, и взгляд духовника теперь казался изничтожающим. – Головокружения нет. Раны на голове не ощущаю. Бедро, ключица и руки болят… – Курт подумал и добавил: – Хочу есть.
– Это хорошо, – кивнул тот, но лицо было недовольным; встретившись с наставником глазами, лекарь вздохнул. – Тогда я пойду. Скажу, что очнулся и в себе.
Проводив эскулапа взглядом до двери, Курт настороженно посмотрел на невеселого духовника и опасливо спросил:
– В чем дело? Я что-то не то сказал?
– Нет, – улыбнулся отец Бенедикт и тут же посерьезнел. – Ты ведь понимаешь, что такие гости, как ты в своем состоянии – нетрадиционны, так скажем, для стен святого Макария?
– Почему я тут? Кто так решил?
– Братья из Штутгарта. Был бы у тебя иной дом, ты очнулся бы там, а так… Что – недоволен?
– Что вы, отец Бенедикт, – невольно он улыбнулся снова. – Это лучшее лекарство. Но что происходит, почему…
Он запнулся, закрыв глаза, и сжал зубы. Господи, ну конечно! После того, что он сотворил в Таннендорфе, около его одра должна увиваться стая голодных до информации светских и церковных служителей. Им-то и намеревался лекарь сообщить о состоянии больного. И вполне понятно, что служителям академии неприятен тот факт, что их курсанта, пусть и бывшего, собираются…
Ему стало холодно.
– Я… – Курт посмотрел на наставника, помедлил и договорил с усилием: – Я под следствием?
– Пока нет. – Духовник помолчал, давая ему переварить это «пока», и продолжил: –
– Таннендорф, – подсказал он обреченно, незряче глядя в стену.
– В Таннендорф. Сейчас там ведут дознание комиссар от обер-инквизитора Штутгарта и герцогский человек; оба ждут, когда с тобой можно будет поговорить. Я не имею права в их отсутствие ни о чем тебя спрашивать…
– И мне отказано в исповеди, – уже шепотом договорил Курт и посмотрел наставнику в лицо. – Верно?
– К сожалению. А она необходима тебе именно сейчас?
Курт ответил не сразу. Он спрашивал не поэтому. Просто теперь стало ясно – он еще не арестован, ему пока ничего не предъявлено, однако сейчас он, что называется, «под подозрением». Следователь, наделавший столько шуму, не может говорить ни с кем о том, что произошло, пока его не допросят, и не имеет права исповедаться, чтобы тайной исповеди не стала важная информация.
Нужна ли ему исповедь…
Курт вспомнил свое почти молящее «добей», чувствуя, как щеки заливает краска, и краснея еще больше оттого, что это видит наставник, все так же шепотом ответил:
– Боюсь, да…
Тот вздохнул, смягчив взгляд, и осторожно накрыл его руку сухой морщинистой ладонью.
– Я только об одном могу и… хочу спросить, это не нарушит правил, – сказал он мягко, – и ты просто ответишь, да или нет. Я знаю, что ты не солжешь мне. Ты совершил что-то, чем мог бы… заняться человек герцога или Конгрегации?
– Нет! – невольно привстав, тут же отозвался Курт. – Ничего! Я…
– Тогда, – перебил наставник, – не унывай. Все будет хорошо.
– Я ничего не сделал…
– Верю. Успокойся. Выздоравливай, и чем скорее ты придешь в себя, чтобы ответить на все их вопросы, тем скорее все это закончится; посему не волнуйся, ешь, спи и набирайся сил. Два-три дня у тебя на это есть. Можешь скоротать время за молитвой, – улыбнулся духовник. – Поблагодари нашего лекаря, Бога и свой крепкий организм за то, что остался в живых. Мы уже начали готовиться к погребению, ожидая твоей смерти со дня на день; пока еще ты кричал и бредил, мы надеялись, но когда ты перестал даже принимать воду… Лекарь сказал…
Курт вздохнул.
– Что я сдался. Знаю. Я слышал.
– Правда? – задумчиво переспросил наставник. – Вот как… Стало быть, он был прав, отгоняя меня с подобными разговорами от твоей постели…
– Постойте-ка, отец, – вдруг полностью осознав его слова, спохватился Курт, – вы сказали «со дня на день»? Сколько же я был… вот так?
Тот пожал плечами.
– Ну… если б ты пробыл в беспамятстве до завтрашнего утра, была бы ровно неделя. Ты был очень плох; считай, что родился второй раз.