Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
Тот поймал оба кинжала – довольно ловко, и мысленно Курт похвалил его: месяц назад или выронил бы, или промахнулся, или вовсе ухватился бы за лезвие.
– Ненавижу эту поножовщину, ты же знаешь, – недовольно покривился Бруно; он улыбнулся с неприкрытым злорадством:
– Знаю. Вперед, воитель. Желаю удачно умереть.
К главному корпусу академии святого Макария Курт шагал быстро, щурясь на нисходящее к горизонту желтое солнце и уже смутно догадываясь, о чем намеревается говорить с ним его духовный наставник. С того дня, как
По тому, с каким торжественно-приветливым лицом шагнул к нему навстречу духовник, Курт понял, что не ошибся; прикрыв за собою дверь, он остановился, принимая благословение, и шагнул вслед за рукой, потянувшей его к скамье.
– Садись-ка, – поторопил его наставник, усаживаясь, и Курт подумал вдруг, как его духовный отец сильно сдал за последнее время; видя его каждый день в течение десяти лет обучения в академии, этого почти нельзя было заметить, однако, стоило покинуть родные стены всего-то на два с небольшим месяца – и Курт, вернувшись, осознал, насколько постарел его и без того немолодой наставник, и за те три месяца, что он провел здесь, зализывая раны, ощущение это лишь крепло…
Он сел рядом, глядя неотрывно в лицо духовника, и тот вдруг грустно усмехнулся.
– Я неважно выгляжу, верно?
Курт смутился, опустив взгляд, и пробормотал тихо:
– Вы всегда меня знали лучше меня самого, отец…
– Ой ли… – посерьезнев, вздохнул отец Бенедикт. – Ты понимаешь, зачем я хотел говорить с тобой?
– Наверное, понимаю. Рай кончился, пора возвратиться к делу.
– Не хочется?
Курт вскинул взгляд, покачав головой уверенно и решительно.
– Нет, я не это имел в виду. Да, вернуться… домой… было здорово, но это не означает, что я не желаю приступать снова к службе. Praeterita deсisa,[65] я вполне оправился и…
– Оправился ли? – осторожно спросил наставник, и Курт умолк, глядя в пол у своих ног. – Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой, когда ты выздоравливал? Ты обещал подумать.
– Обещал, – кивнул он. – Но также сказал, что уверен в неизменности уже тогда принятого решения. Я не желаю сидеть в архиве – за бумагами, книгами, чернилами…
– Я снова хочу спросить, тем не менее – тебя все еще прельщает работа следователя? После всего пережитого?
– Тогда и я спрошу снова – вы уверены, отец, что после всего этого следователь из меня будет никудышный?
– Господь с тобой, я так не думаю. – Отец Бенедикт тяжело вздохнул, кивнув: – Хорошо. Пусть так. Возвращайся на службу. Однако есть некоторые изменения; ты ни в чем не повинен, скажу сразу. Просто было проведено… что-то вроде всеобщего совещания, где было решено, что мы, кажется, ошиблись, отсылая выпускников в одиночестве на новое, не
– … и, быть может, более опытный дознаватель сразу увидел бы то, чего не разглядел я, – невесело договорил Курт; наставник развел руками:
– Приходится допускать и такую вероятность. В любом случае, мальчик мой, вывод один: надо работать иначе.
– Id est…[66] – начал Курт нерешительно, и тот кивнул снова:
– Да. Теперь ты отправишься в город, где уже есть наши братья – напасешься опыта, обкатаешься; а уж после будет видно, где и как ты продолжишь, если все еще сохранишь тягу к службе инквизитора… Думаю, Кельн – самое подходящее место.
Курт замер, не говоря ни слова, все так же уставясь в камни пола; минута прошла в абсолютном безмолвии.
– За что вы со мной так? – спросил он, наконец, тихо; отец Бенедикт вздохнул, опустив ладонь на его руку, тоже понизил голос:
– Praeterita decida – так ты сказал? Я вижу, что оно осталось с тобою… Но бегать от прошлого нельзя вечно, мой мальчик. Когда-нибудь оно вернется к тебе само, и, как это всегда бывает, внезапно, когда ты менее всего этого ждешь. Иди к нему сам. Посмотри на него; быть может, не так все и страшно…
– Не страшно?.. В этом городе, отец, две семьи, потерявшие близких, и две сиротские могилы на бедняцком кладбище; не так все страшно, вы сказали?
– И тюрьма, из которой ты был взят в академию, еще стоит, – мягко добавил наставник; Курт засмеялся – зло и болезненно.
– Значит, смогу по ней прогуляться.
– Быть может, так и стоит поступить? Послушай меня; ведь я десять с лишком лет был твоим духовником – неужели ты мне не веришь более?
Курт выпрямился, глядя на наставника почти испуганно.
– Господи, да с чего вы взяли? – пробормотал он растерянно; тот кивнул:
– Тогда поверь: для тебя это будет полезно. В конце концов, помни – ты уже не тот. Считай, что того Курта все же казнили, что он сполна ответил за все, а ты – просто принял в себя его память.
– Херовая это память… – пробубнил он тихо и спохватился: – Простите, отец.
Духовник улыбнулся.
– Ничего. Не забывай того мальчика полностью – от него в тебе осталось и много полезного; и разве получилось бы у меня сделать человека из того злобного зверька, если бы в нем уже не было чего-то хорошего?
– Может, что-то в нем и было… Скажите, отец, ведь это ваша идея, верно?
Наставник кивнул.
– Не стану таить. Моя.
– Согласен, – тяжело кивнул Курт, – вам, может статься, виднее; до сих пор любые ваши советы и наставления были верными, но…
– Но? – подбодрил его отец Бенедикт, подождав продолжения несколько секунд, и он болезненно поморщился, выдохнув:
– Уберите Бруно от меня. Прошу вас. Избавьте меня хотя бы от этого.