Конкуренты
Шрифт:
Она засмеялась.
— А ты водила, потому что любишь водить?
— Я не люблю. Это моя работа — я таксист.
— Таксистка.
— Предпочитаю не склонять, — сухо ответила Лена.
Валентин поставил перед ней чашку кофе. Вторую — перед собой. Поколебался и достал бутылку бальзама.
— Чуть-чуть в кофе, — сказала Лена. — Вряд ли я в ближайшее время сяду за руль, нам слишком многое надо обсудить.
Валентин плеснул в чашки по ложке бальзама. Они молча отпили кофе.
— Ну, давай, — сказала
— Я родился…
— Остряк-самоучка. Начни с того, как попал в игру.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой я получаю новый корабль
Утро наступало осторожно, бережно — будто боялось нас разбудить.
Шар под потолком пещеры начал светиться розовато-белым светом. Яркость нарастала плавно, будто на восходе солнца. Потом присоединились звуки — во всех комнатушках-коробочках люди просыпались, вставали, звякали посудой (видимо, некоторые предпочитали завтракать в одиночестве). Многие кашляли — что ж, в климате Нигредо неудивительно. Потянуло сигаретным дымком, но не сильно — дефицит табака лучше любых врачебных проповедей справился с вредной привычкой.
Лена проснулась первая, когда я встал — она как раз вернулась в комнату.
— Умывальня рядом с душевой, — сообщила она. — Вода только холодная и черная. Но умыться можно. Если на тебя будут бросать завистливые взгляды — не смущайся.
— Постараюсь. — Я натянул джинсы и отправился через лабиринт пластиковых клетушек умываться.
Длинный жестяной желоб служил раковиной на десяток кранов. Человек пять мылись ледяной черной водой. На меня поглядывали с любопытством, но вполне дружелюбно.
На краю раковины я нашел обмылок, которым без колебаний воспользовался. Вымылся выше пояса, пальцем почистил зубы. Если отвлечься от цвета, то становилось понятно, что вода чистая и свежая.
— Ты вчера с Плюшки прибыл? — поинтересовался ближайший сосед, когда я закончил умываться.
Я кивнул.
— Привез Мастера и Романа?
Я снова кивнул.
— Говорят, ты по пути «Берсерк» сжег?
На этот раз пришлось отказаться от языка жестов.
— Не совсем так. Придумал, как его сжечь. Стреляла Лена.
— Все равно неплохо, — решил собеседник.
Вернувшись из «умывальни», я обнаружил Лену прихорашивающейся. Странное дело, почему-то до этого я был уверен, что косметику она игнорирует. Однако, нет! Откуда-то из карманов комбинезона был извлечен тюбик крема, которым она экономно намазывала лицо и шею и помада неброского телесного цвета.
— С Земли? — спросил я.
— За настоящую косметику бабы друг другу волосы выдергивают, — усмехнулась Лена.
— Потому и стрижешься коротко?
— И поэтому тоже. — Она ответила без тени иронии. — Помада настоящая, выменяла у одной дурехи, которая не сразу поняла, что здесь в цене.
Если «умывальня» напомнила мне не то пионерский лагерь (знакомый, впрочем, только по кино), не то казармы, где довелось быть на сборах, то столовая окончательно закрепила это впечатление. Окно в стене, стопка подносов рядом. Ставишь поднос, на него плюхают две тарелки, стакан — и можешь быть свободен. Садись за любой из длинных столов (стальных, казенных донельзя) и ешь.
На завтрак сегодня была черная яичница-глазунья, черный творог с черной сметаной, черный хлеб и черный кофе. Эстетическое чувство не раздражал лишь кофе — даже хлеб был слишком, ненатурально темным.
— Мне нравится, — неожиданно изрекла Лена, водружая поджаренный желток на кусок хлеба и отправляя в рот. — Знаешь, мне слишком красивая еда всегда казалась подозрительной. Нарезали все затейливо, разложили согласно фэн-шую, побрызгали десятью соусами, украсили двадцатью травами. Не знаешь, что и делать — любоваться или есть. Может, оно и невкусное, а тебе этот натюрморт уже все вкусовые сосочки запудрил. А если вкусно — то еще хуже!
— Почему?
— Да потому, что жалко есть красивую еду! А здесь все просто. По форме понял, что перед тобой. Положил в рот. И наслаждаешься вкусом в чистом виде, не отвлекаясь на разного рода красивости!
— В принципе подход понятный, — признал я. — В Москве есть ресторан, где еду подают в полной темноте. Там даже не знаешь, что именно тебе принесли.
— Ну ничего себе. А официанты как работают?
— А официанты там слепые.
— Шутишь, — подозрительно сказала Лена.
— Да я о нем материал писал…
Народ в столовой не задерживался. Люди быстро ели, относили свою грязную посуду в окошко, ведущее на мойку, и уходили. Судя по разговорам, обещанное сегодня общее собрание интересовало всех.
— Женщин у них совсем мало, — негромко заметила Лена, допивая кофе. — Я прикинула — процентов десять—двадцать. На Плюшке соотношение мужчин и женщин — два к одному.
— И что?
— Да так, наблюдение… Если здесь не собралась куча голубых, а на это не похоже, то им приходится несладко. Энергию надо куда-то сублимировать.
— Монахи же терпят всю жизнь.
— У монахов — вера в Бога. А у этих — вера в то, что их дурачат. Опасная смесь, Катран. Агрессивность зашкаливает…
— Да брось ты! — Я огляделся. — Ну какая же тут агрессивность? Кроме вредного деда…
— Ты уж мне поверь. У меня работа такая была — людей возить. Как ты думаешь, требуется женщине, которая сидит за рулем, которая ночами пьяные компании из одного ресторана в другой отвозит, чувствовать людей?
— Наверное, да, — признал я.