Конкурс красоты

Улин Виктор Викторович

Страх угомонился; Ася была даже готова продолжать дальше жутковатое чтение.

Поблизости опять что-то послышалось.

Это скрипит снег на улице, – сказала она себе, не поднимая головы. – Кто-то ночью гуляет.

А потом… Потом она заметила краем глаза, что в темном углу быстро мелькнула еще более темная тень и даже раздался слабый стук.

Нет-нет-нет… Померещилось все… Она обхватила голову ладонями, чтоб глаза не косились куда не надо. А стучат часы в кабинете директора…

Но страх – настоящий, клейкий и черный, ночной иррациональный страх – уже тряс ее изнутри.

Невозможно

было даже представить, что еще несколько минут назад Ася безмятежно дремала. Сейчас она превратилась в один дрожащий оголенный нерв, изо всех сил пытающийся ничего не воспринимать и одновременно ощущающий гораздо больше того, что есть на самом деле.

И вдруг по спине ее поползли мурашки от совершенно нового звука.

Ей послышалось, будто кругом топочут мелкие вкрадчивые шажки. Не в силах удерживаться, она быстро подняла голову, но ничего не увидела.

А шаги стучали. Сухие и царапающие, пересыпанные каким-то тонким цокотом. Вся сжимаясь от непонятных, но жутких предчувствий, Ася схватила лампу и посветила перед столом. Но лучше бы она этого не делала…

На блестящем паркете копошились крысы. Серые и бурые и какие-то почти рыжие, длинные и горбатые, с толстыми голыми хвостами. Ей показалось, что их было много, очень много; тени их наползали друг на друга, умножаясь, вытягиваясь и сжимаясь, точно на полу колыхалось, раскинув щупальца, какое-то темное ночное чудовище.

Сердце остановилось. Она, кажется, даже не успела по-настоящему испугаться, как обнаружила себя уже стоящей на столе.

В романе, конечно, все преувеличено; крысы сюда не запрыгнут, побегают внизу и уйдут восвояси…

Ожив, сердце заколотилось бешено; от его стука сотрясался стол, скрипя расшатанными ножками. Асе хотелось швырнуть чем-нибудь в крыс, но она вспомнила предупреждение отца и сдерживалась, только повернула лампу. Крысам свет не нравился; они сердито сверкали бусинками глаз. Одна из них вдруг приподнялась, точь-в-точь как кошка, повела усами и облизнула длинные желтоватые зубы.

Она оцепенела, пытаясь оторваться и не в силах отвести взгляд от противной крысиной морды – и тут же за спиной послышался шорох. Она обернулась, не выпуская лампы из рук.

Одна из крыс уже сидела на стуле.

Ася взвизгнула, враз позабыв обо всех наставлениях. Схватила стул за спинку и с размаху бросила его в перебегающих по середине комнаты зверей.

Крысы рассыпались по углам. Но быстро поняв, что им не грозит от ничего серьезного от нее, беспомощно сидящей на светлом островке стола, осмелели снова.

С хрюканьем обегали световое пятно на полу – и прыгали, прыгали, прыгали…

Или, быть может и не прыгали вовсе, а лишь спешили куда-то по своим крысиным делам? Но Ася уже была не в состоянии адекватно воспринимать реальность.

Она чувствовала, как ее медленно наполняет ледяной и совершенно безнадежный ужас. Одна из крыс задела провод, лампа моргнула, и Ася едва не потеряла сознание от мысли, что будет, если она лишится света.

Каменный стакан с карандашами сам по собой оказался в ее руке. Раздался грохот, застучали осколки.

Ничего не изменилось.

Часы равнодушно пробили один раз. Полпервого? Или она не слышала половины, и уже час? Или

даже полвторого?

Все равно – до утра далеко, ночь еще только раскинула сети, и она в них попалась…

Господи, ну хоть бы проверка какая-нибудь пришла, подумалось ей. Хоть бы грабители полезли в информационный центр за компьютерами, чтобы сработала сигнализация и поднялась суета. Хоть бы…

Крысы прыгали. Они в самом деле прыгали, пытаясь забраться к ней на стол. «Удивительно угадывают беспомощность человека…» В самом деле – что она, человек, венец творения, могла конкретного сейчас предпринять ?

Крысиное хрюканье раздалось совсем рядом.

Отпрянув, Ася увидела, что большая горбатая крыса уже бежит по столу; ее даже обдало волной омерзительного, затхлого подвального духа. Дико закричав, она сорвала с ноги туфлю, ударила изо всех сил – раз, еще и еще – и вздрогнула, почувствовав, как острая шпилька каблука угодила в какую-то мякоть. Раздался пронзительный визг, перед глазами мелькнул чешуйчатый хвост, комок бурого меха перевалился через край стола на пол.

Стиснув лампу, она успела заметить красные шарики, катящиеся по гладкому паркету. А потом все крысы, визжа, вдруг сцепились в один серо-бурый клубок, который закружился по полу, рассыпаясь и стягиваясь вновь. Ноги уже не держали; Ася опустилась на корточки. Клубок распался так же неожиданно, как возник – на полу остались клочья меха и несколько белых костей, облепленных чем-то красным.

У нее потемнело в глазах.

«Они прыгнут… и начнут вгрызаться…» Она вдруг заметила перед собой высунувшиеся из-под юбки свои круглые светлые колени, и ей стало дурно. Она подумала про собственное тело.

Раздеваясь в ванной, запертой изнутри на всякий случай, она часто задерживалась перед зеркалом и, испытывая легкий приятный стыд одновременно с тайной гордостью, любовалась собой. Ася очень любила свое нетронутое тело. Особенно нравились ей три родинки вокруг левого соска. И еще – живот; он был плоским, практически детским, но очень приятным на ощупь: стоило ей самой положить на него свою руку, как где-то внутри и пониже что-то сразу начинало отзываться неясным, теплым томлением…. Тело было действительно безупречным – и оно еще только должно было когда-нибудь подарить ей радость своего подлинного предназначения.

А сейчас ей вдруг представилось, как в эту нежную, белую и беззащитную плоть вгрызаются желтые крысиные зубы. И брызжет кровь. Льется кровь. И заливает все вокруг…

Но за что?! Неужели она заслужила это своей еще не длинной жизнью?!

Она закричала отчаянно, почти сразу же сорвав голос, хотя и знала, что на помощь звать некого: в черном здании кроме нее остался лишь сизоносый вахтер у входа, который спит мертвецким сном алкоголика. Да и вообще -ночь прижала город к заснеженной земле, рассыпала и разъединила людей, оставила каждого наедине со своими опасностями. И она тоже осталась тут одна; ее никто не спасет. Подобно несчастному семинаристу из Гоголевского «Вия», ей помог бы лишь луч рассвета. Но зимой рассветает поздно – до того времени, если даже ее не съедят крысы, она попросту сойдет с ума.