Константиновский равелин

Шевченко Виталий Андреевич

Чутким и тревожным сном спал равелин в эту первую в окружении врага ночь. Наблюдатели не снимали паль-(цев со спусковых крючков автоматов, до слез в глазах вглядывались в черный, непроглядный мрак. Там, со стороны Балаклавы, все приближался, нарастал, артиллерийский гул. Здесь, на Северной, и в городе стояла напряженная, неверная тишина. Чувствовалось, что в этой тишине войска обеих армий притаились, точно два огромных зверя, зализывая раны, готовясь к последней, решающей схватке.

Наблюдатели старались не пропустить ни единого шороха,

и от перенапряжения слуха тишина звенела тонким комариным писком и кровь тупыми ударами била в разгоряченные головы.

Кроме наблюдателей, не спали в эту ночь в равелине Евсеев и комиссар. Оба сидели в евссевском кабинете, довольные друг другом, еще больше спаянные первым днем боев. Оправдавшаяся вера в своих людей и чувство исполненного долга настроили обоих на спокойный, уверенный лад. И прежде всего это была вера в соб-сгвениыс силы. Они сидели молча, думая об одном и том же. Евсеев курил папироску, медленно и блаженно выпуская дым замысловатыми кольцами, Калинин смотрел в одну точку прищуренными мечтательными глазами.

Но постепенно их мысли потекли по разным руслам. Калинин вспомнил дом, жену и сына, старого генерала, товарищей по академия — и цепочка ассоциаций, где события и люди нанизывались друг на друга, увела его куда-то далего-далеко, еще в предвоенные дни; Евсеев же думал только о том, что должно было случиться за® тра. Эти мысли, от которых вновь повеяло тревогой, заставили его первым заговорить;

— Вот как, Иван Петрович! Значит, прав был старик Потапин, советуя мне гибкую тактику. Только вот... —- or горестно покачал головой. — Гибкость ее, кажгтСя, ужг исчерпана!

— Что ты? — будто очнулся Калинин.

— Я говорю, как завтра воевать будем? Чем немцев обманывать?

— Ну, что-нибудь придумаем! — ответил Калинин. — Ты знаешь, после сегодняшних боев у меня прямо крылья выросли! Ведь умеем бить немцев, черт возьми! И здорово умеем! А то там, в тылу, я, по правде говоря, даже приуныл. Ан нет, Евгении Михайлович! Вот теперь глубоко верю, что все у них — временно! Скоро им придется расплачиваться чистой монетой!

— Ты говоришь так, будто я тебе возражаю! — усмехнулся Евсеев его горячности. — Все это верно, но нам нужно думать о завтрашнем дне.

Калинин сразу нахмурился, на его лице появилось выражение озабоченности.

— Ты что это насупился? — заметил в нем перемену Евсеев.

— Да, нет! Ничего! Тебе показалось! — снова улыбнулся комиссар. Он вспомнил о Гусеве, о разговоре с Зимскнм, в котором ему приоткрылось сердце этого скромного, но нс всегда уравновешенного матроса, и о том. что нужен он сам пока как друг, как близкий человек всего лишь нескольким воинам равелина. Да, скорее бы наступало «завтра», чтобы он смог завоевать новые души и сердца, чтобы не осталось в крепости человека, который не считал бы своим долгом поделиться с ним самым дорогим и сокровенным! Несмотря на улыбку, взгляд Калинина казался далеким и отсутствующим, и Евсеев сказал твердо и серьезно;

— Нет,

не показалось, комиссар! Чувствую, что гложут тебя какне-то сомнения! А раз сомневаешься, значит, душой болеешь за дело, и большего мне от тебя и не надо!

— Комплименты говорить стал? — иронически прищурился Калинин.

— Чушь! С детства нс приучен! — рубанул рукой воздух Евсеев. — Говорю то, что думаю! А придумал я вот что!—он ткнул указательным пальцем в лежашую на столе карту. — Ну-ка, давай сюда!

Калинпч подошел, и они сели, голова к голове, склонившись над картон. Евсеев начал говорить, и карандаш, крепко сжатый в его энергичной руке, запрыгал по бумаге.

— Вот смотри! Немцы теперь стоят от равелина метров на сто пятьдесят — двести. Путь ими к самым стенам разведан, и здесь они не ожидают никаких казусов. А раз так — надо ударить в это самое место!

— То есть? — поднял брови Калинин.

— Вышлем этой ночью трех — четырех смельчаков во главе с Зимскнм, и они вновь заминируют эту полосу отчуждения вплоть до самых стен!

— Мда-а... — почесал затылок Калинин.— Заманчиво, но крайне рискованно!

— Рискованно? — переспросил Евсеев, растягивая слово по слогам. — Для равелина — нисколько! Для тех четырех — да! Но ведь приказ командования обязывает нас всех стоять насмерть в этих стенах. Нужно ли при этих обстоятельствах говорить о риске?

— Да, — согласился Калинин. — Ты совершенно прав. Я действительно все еще мыслю темн категориями, которые действительны там, за линией фронта, где смерть все еще кажется чем-то необычным и случайным.

— Значит, согласен? — воодушевился Евсеев, пропустив мимо ушей все остальное. — Тогда начнем действовать!

Он вышел в коридор, тронул за плечо задремавшего тут же у дверей связного и внятно приказал:

— Пришлите ко мне старшего краснофлотца Зим-ского. Только тихо! В кубрике никто не должен проснуться!

Связной быстро и бесшумно исчез за поворотом коридора...

Знмский появился минут через десять, еше не совсем очнувшись от внезапно прерванного сна. Калинин ободряюще улыбнулся ему, как старому знакомому, Евсеев указал на свободный стул:

— Садитесь!

Алексей сел.

— Так вот, — продолжал Евсеев, барабаня пальцами по карте, — сейчас от стен равелина до немцев есть метров двести свободной земли. Ее нужно немедленно заминировать противопехотными минами! Сколько человек нужно вам в помошь, чтобы выполнить это задание?

Пальцы Евсеева перестали барабанить в ожидании ответа. Калинин смотрел испытующе и напряженно. Алексеи медленно встал:

— Л сколько нужно поставить мин, товарищ капитан третьего ранга?

В глазах Калинина запрыгали искорки восхищения — ему нравилось, что и Евсеев и Знмский не говорят лишних слов. Евсеев тоже был доволен разговором. Прежде чем ответить, он вновь забарабанил по карте:

— Я думаю, не менее ящика!

— Хватит еще двух, кроме меня.

— А кого именно?