Константиновский равелин
Шрифт:
Евсеев почувствовал, как что-то защекотало в ноздрях и нервно передернул плечами.
* — А ведь держались же! Стояли! — сказал он сам
себе, набрав с пола полную горсть гильз и медленно просыпая их между пальцами. И сквозь видение последних боев, сквозь крики атакующих, стоны раненых и грохот бомбежек встал перед ним нежный профиль Ирины Вначале, как на киноэкране, просвечивающий и бесплотный, он затем вытеснил собой все. н вот уже они были один, с глазу на глаз, среди страшной ночи отступления...
— Ирины! — Евсеев вдруг всем своим существом почувствовал. как необходимо ему хоть раз ешс увидеть ее, и это чувство усиливалось
— Ирнша! — повторил Евсеев, но перед глазами уже стоял маленький командующий с длинной указкой. Его глаза сверлили Евсеева, и капитан 3 ранга вытянулся в струнку:
— Мы сделали все, товарищ адмирал!..
И спять вокруг только ночь да жалобный звон гильз • под ногами.
Нет! Так больше нельзя! Скорее отсюда! Но прежде надо взорвать все ценное, что осталось в равелине.
Сквозь пустынный, темный и исковерканный воронками двор Евсеев быстро зашагал в свой кабинет, и каждый его шаг гулко раздавался вокруг, будто шагал целый взвод.
В кабинете его ожидал Алексей Зимскнй, которому Евсеев, после колебаний и раздумий, решил поручить взрыв.
Тот, кто должен был выполнить такое задание, почти не имел шансов остаться в живых, и Евсеев долго внутренне противился собственному же решению, которое толкнуло бы на смерть одного из лучших бойцов. Но с другой стороны, быстрее и лучше других это мог сделать только Зимскнй. Уже уходили на ту сторону люди Булаева.а Евсеев все еще колебался, запутавшись между жалостью и долгом.
Наконец последний взял над ним верх, и Зимскнй был вызван в кабинет... Когда Евсеев привычным жестом толкнул дверь. Зимскнй поднялся ему навстречу. С любо-пытстаом, будто видел его впервые, смотрел капитан 3 ранга на изменившееся за эти дни лицо юноши — впалые щеки, синие круги под глазами и острые скулы, обтянутые сухой кожей, нервная игра мускулов з уголках рта.
— Садитесь! — сказал Евсеев после того, как они прямо, не мигая посмотрели друг другу в глаза. — Вот посмотрите. — Капитан 3 ранга подвинул к нему бумажку с набросанной от руки схемой, в которой Зимскнй без труда угадал расположение помещений равелина.
Зимскнй потянулся к схеме, и вдруг в коридоре раздался странный шорох, будто кто-то бежал мелкими быстрыми шажками.
Евсеев быстцо вскочил, схватился за пистолет, Знм-скнй резким движением вскинул автомат. Оба, прижавшись к стене, выжидали. Шорох продолжался, не приближаясь к двери. Тогда Евсеев ударом ноги внезапно распахнул ее, и в полосе света они увидели, как, плотно прижимаясь друг к другу, одна за одной, толстые, с облезлыми хвостами, уходили вниз, к выходу во двор, огромные крысы. Зимскнй брезгливо передернул плечами, Евсеев зло сплюнув, в сердцах произнес:
— Почуял», сволочи, беду! Бегут, как с гибнущего корабля!
Он вновь захлопнул дверь л жестом пригласил Знм-ского к столу:
— Так вот, на этом схеме помечены крестиком объекты для взрыва — коммутатор, погреб с боезапасом, баня и электростанция. Взрывы нужно произвести одновременно, чтобы взлетело на воздух все сразу!
— Я... взорву! — глухо выдавил Алексей пересохшими губами.
Евсеев встал и посмотрел на часы. Встал и Зимскнй, вытянув руки по швам. Плоским и неживым казалось его бледное, без кровники, лицо, но это не было страхом. Он просто подумал о Ларисс, о том, что, может быть, никогда больше ее не увидит, и оттого, что она сейчас плыла в неприветливом море, пусть
Но несмотря на неодолимую жажду встречи с нею, он все же вспомнил, зачем он еще здесь, на этом, занятом врагом берегу и чего требует от него в этот миг суровый долг матроса-вомна!
Вот почему, затмевая резкую бледность липа, таким горячим огнем загорелись его черные, не раз видавшие смерть глаза.
Достаточно было взглянуть в них, чтобы до конца, без оглядки, поверить этому человеку. Евсеев не глядя нашел руку Зимского н, молча сжав ее. произнес:
— У вас впереди еше целых двадцать минут, Алексеи! Когда все подготовите для взрыва, доложите мне. Я буду ждать зас здесь!
Наклонив голову, Зимскнй четко повернулся, выходя из кабинета. Прозвучали по коридору и затихли вдали его твердые шаги. И вновь упала тишина, гнетущая, первозданная, наполненная лишь глухими ударами собственного сердца. Евсеев сделал несколько шагов по кабинету, вновь сел за стол. Надо было набраться терпения и ждать — он даже в мыслях не допускал, что покинет равелин, не убедившись, что все ценное, что еще оставалось в нем, неминуемо взлетит на воздух. Тяжело опершись на руку, он напряженно слушал, как тикали часы на его
руке, и физически ощушал течение каждой секунды, будто что-то обрывалось и летело, летело куда-то вниз, в непостижимую пустоту.
Выйдя из кабинета Евсеева, Алексей поежился то ли от предутренней сырости, то ли от нервной дрожи. Неприятная тишина стояла в гулких покинутых коридорах. Алексеи почему-то на цыпочках, осторожно направился вперед, брезгливо переступив то место, где валом бежали недавно крысы. Странно было идти одному среди этой тишины по местам, где всего несколько часов назад в грохоте смертельных боев обливались кровью его товарищи. Теперь же только его одинокие шаги громко раздавались в коридорах, да тупо отдавались п голове удары собственного сердца.
По как только он пришел на место и начал готовить взрыв, постепенно рассеялось непривычное ощущение подавленности и одиночества. Алексей был отличным минером и очень быстро приготовил в каждом месте взрыва огромные толовые заряды, сложив для этого вместе по нескольку десятков подрывных патронов. Ловко орудуя саперной лопатой, он разложил все эти заряды так, чтобы при взрыве произвести наибольшие разрушения. Он ни секунды не сомневался, что расположил заряды наивыгод-нейшн.м образом, — когда-то, еще в учебном отряде, он твердо усвоил эту науку. Вспомнив об этом. Алексей горько усмехнулся. Там подрывное дело преподавал старенький военнкженер 2 ранга, прозванный призывниками за белую голову, усы и бороду дедом-морозом. Выли у него в речи какие-то старомодные обороты, вроде «ну-те-с», «извольте объяснить» и прочее, было даже золотое пенсне, делавшее его похожим на почтового чиновника, но при всем этом он прекрасно знал свой предмет и в конечном счете был добрейшей души человек. Верхом обиды он считал неуважение к своему предмету. «Злоумышленника», уличенного в невнимании или в том, что уснул, он брал на заметку и затем уже в течение всего курса не выпускал из поля зрения. Однажды, когда дед-мороз читал «Технику взрыва», имел несчастье заснуть и Зямскнй, еще не привыкший бодрствовать после трудной, бессонной ночи наряда. Разбуженный легким прикосновением учительской руки, он вскочил и вытянулся в струнку, сгорая