Констебль с третьего участка (сборник)

Герасимов Алексей

Ху-ту-у-у-у-у! Вот же задумался, развспоминался до чего, аж вздрогнул от гудка «Трудяжки». Непорядок. Одёргиваю китель, отворачиваюсь от реки и продолжаю двигаться по маршруту.

– Здравствуйте, констебль.

– Добрый день, мистер Крагг, миссис Крагг – моё почтение, – прикладываю два пальца к каске.

Сэр Долий Крагг, эсквайр, приподнимает шляпу, его супруга кивает. Не гнушаются поприветствовать простого полисмена, не считают зазорным такого знакомства. Хорошие люди, не то что иные-всякие, кто если слово и вымолвит, то только через губу, высокомерно.

Прошлый год их старшенький на соревнованиях по гребле умудрился лодку перевернуть, а я тогда его из реки вытащил. Ну и остальных четверых охламонов из его колледжа, что на вёслах сидели, заодно. Заболел, конечно, октябрьская-то речка – это вам не парное молоко, так сэр Долий мне в благодарность доктора нанял, а его миссис каждый день меня навещала, пока я на поправку не пошёл, бульон жирный из курицы привозила и настоящий пасечный мёд в сотах. Мистер Крагг потом ещё целый фунт подарил, «за мужество», сказал. И от суперинтендента нашего участка благодарность потом была, пять шиллингов к месячному жалованью премии выписали. И из колледжа в наш участок благодарственное письмо пришло. Про меня даже в газетах тогда напечатали.

– Как поживает молодой мистер Крагг?

– Благодарю, констебль, досрочно и с отличием закончил колледж, готовится поступать в университет.

– Что ж, передавайте ему мои поздравления и наилучшие пожелания, сэр.

– Непременно, мистер Вильк.

Раскланиваемся и идём дальше, каждый своим путём: супруги Крагг совершать свой променад, а я – патрулировать портовую набережную. Чтобы никто безобразий не учинял и не нарушал благочиния, значит.

Меня наш сержант любит на такие вот места в дневные смены ставить, где господа с мамзельками прогуливаются в охотку: на Коронную набережную или на Адмирал-плёс, в Ниппонский парк ещё или на прешпекты всяко-разные. Говорит, я олицетворяю там чего-то, к власти и правопорядку уважение внушаю.

Ну а что ж? Парень я ладный, справный – с четырнадцати лет в молотобойцах, – и ростом Бог не обделил. А кто видом не внушается, так я ж могу и с левой приласкать. С правой не могу – зашибить опасаюсь.

Я, собственно, из-за своего удара с левой в констебли-то и попал. Пошёл на рынок прикупить из еды кой-чего да заодно знакомому лавочнику кухонные ножи своей работы, из брака, да железных огрызков, которые на свалке подбирал, наделанные, сдать на продажу и угодил в историю. Только я к рыбным рядам надумал заворачивать, а тут у тётки Лизабеты, соседки моей, через два дома проживающей, с прилавка какой-то залётный отрез сукна домотканого дёрнул, шаль вязаную у средних лет джентльмена, что её приобрести намеревался, из рук хвать, с кошельком вместе, да дёру. Мистер, что к покупке приценялся, за ним, да шустро так, по всему видать, что догонит, – руку в карман суёт зачем-то. Не иначе как за ножиком полез, – это я тогда так решил. Вот же, подумалось, не хватало соседке покойника, за которого потом полиция из неё всю душу вытрясет.

Так-то я этого залётного жулика при любых раскладах мимо не пропустил бы – у нас, в рабочих кварталах, если вора какого поймают, бьют всем миром, жестоко, но не до смерти. Учат, значит, чтобы к честным трудягам не совался, погань, а тут мне его изловить сам Бог велел – не попустить смертоубийству приключиться. Двинул я его в лоб с левой – удар у меня этот хорошо поставлен, – когда воришка мимо меня пронестись пытался, не сильно-то так и вдарил, а он аж ноги выше головы вскинул да едва колесо в воздухе не сделал, падая. Спиной да затылком о землю приложился, болезный, воздух из него выбило – как не сломал себе ничего, ума не приложу.

Тётушки, что нехитрыми своими товарами на этом ряду торгуют, сразу воришку колотить бросились, у кого чего под рукой было, а я только и успел, что к обворованному джентльмену шаг сделать, объяснить хотел, что нам тут убийств не надобно и что кошелёк его сейчас вернут ему честь по чести, чтобы забирал его и шёл себе… Да только не успел я и второй шаг сделать, как мужчина этот из кармана сюртука свисток полицейский достал, да как дунет в него – всем по ушам шибанул так, что попадали некоторые.

Полисменам, знамо дело, не обычные свистульки выдают, а специальным образом зачарованные. Такой, если его определённым образом нажать, оглушает не хуже фабричной сирены, и в самом главном управлении, на городской карте, тут же точка красная гореть начинает. Значит, подкрепления полицейскому нужны или преступника задержал, если эдак вот засвистел.

Тут же, пока я вой этот из ушей вытрясал, появились, ну как из-под земли, двое констеблей, вора у тётушек, свистом оглоушенных, забрали да наручники на него надели, а обворованный джентльмен этот ко мне подходит.

– Здравствуйте, – говорит, – сударь. Я сержант полиции, Конан Сёкли, а вы, милостивый государь, кто будете?

– Я, – отвечаю, – Айвен Вильк, молотобоец с фабрики мистера Стойка, господин сержант.

– Мистер Вильк, вы, я заметил, видали, как этот тип, – Сёкли кивнул на арестованного вора, – ухватил мои и той пожилой леди вещи и бросился с ними бежать. Поскольку она у нас пойдёт в качестве потерпевшей, вас я попрошу проследовать с нами в участок, чтобы засвидетельствовать факт кражи.

– Ну отчего бы и не засвидетельствовать? – Я пожал плечами. – У нас здесь воров не жалуют. Не до такой степени, чтобы полиции сдавать, если говорить между нами, сержант, но коли уж он попался…

– Приятно встретить такое здравомыслие, – ответил он и, повернувшись к констеблям, приказал: – В околоток этого, будем оформлять. Потерпевшая есть, свидетель тоже, да какой свидетель – не чета вам, тюленям нерасторопным! Сам, слышите, преступника скрутил, пока доблестные полисмены где-то посреди торговых рядов шляются, перед девками форсят.

– Э, неправда ваша, шкипер, – ухмыльнулся один из них. – Вы-то здесь были.

– Поговори у меня, Стойкасл, – проворчал мистер Сёкли. – Что-то вы делали бы без своего старого сержанта, который, напомню тебе, аккурат сегодня-то и не на службе? Лучше бы удару у вот этого молодого быка поучились, чем балаболить.

Очень он меня потом, по дороге, расхваливал, мне прямо и неудобно стало – ничего же я такого особенного не сделал. А в его изложении получалось, что прямо я подвиг совершил и особо опасного преступника задержал.