Консул Тревельян
Шрифт:
Снизу, с площадок, заполненных чужаками, долетел ропот. Он становился все громче и громче, напоминая многоголосые причитания хора в греческой трагедии – похоже, экипаж корабля не желал оставаться безмолвным статистом. Тревельян вслушивался в мелодичные голоса, не понимая сказанного, но улавливая суть и смысл – нильхази явно не хотели драться. Драться, проливать кровь, страдать от ран, умирать… Перспектива плена их тоже не вдохновляла.
Он в упор взглянул на Ун-Синити.
– Так что ты выбираешь? Будем говорить/обсуждать? Или сражаться, как дикари, не понимающие силы слова?
– Будем говорить, – произнесла она, и ее голос уже не звучал, как песня, а был сухим и хриплым. – Я, Ун-Синити, старшая на этом корабле, буду говорить с тобой, носитель власти Ивр-Трев. Я покажу тебе хроники древних времен, тех времен, когда, после долгих поисков, мы нашли планету, теперь захваченную вами. Ты сможешь взглянуть на хранителей, на те устройства, что были оставлены здесь – много, много лет они трудились, чтобы сделать этот мир снова пригодным к жизни. Мы прилетали сюда не часто, но существуют записи всех наших посещений, и в них указано, когда здесь были наши корабли и чем занимались их экипажи. Ты увидишь растения и животных с наших миров, что находятся очень далеко, и ты поймешь…
– Прости, – сказал Тревельян, – все эти доказательства ты предъявишь другому человеку – женщине, которая ожидает тебя на планете. Она будет говорить с тобой, не я.
Ун-Синити сдвинула брови, ее лоб прорезала морщинка.
– Но ведь ты – носитель власти!
– Власть имеет много уровней, и тот, что назначен мне, не самый высокий. Я лишь помогаю начать разговор, но решения… решения принимает та женщина. У нее гораздо больше власти, столько, что ее признают другие звездные народы. Если она скажет, что мы должны покинуть планету, так и будет сделано.
Ун-Синити продолжала хмуриться.
– Почему? Я не понимаю… Почему у этой женщины так много власти?
– Она обладает особым даром – судить по справедливости, – промолвил Тревельян. – Она видит то, что другим недоступно. Она из моего народа, но будет говорить с тобой как нильхази с нильхази. Я так не умею. Поэтому она Судья, а я лишь ее посланец.
Он окинул взглядом огромный сферический отсек, полный людей и призрачных механизмов, и сделал прощальный жест.
Свет, тьма и снова свет…
Они с Кро Лайтвотером стояли на мостике «Эскалибура».
– Миссия была успешной? – спросил капитан Павленко.
– Вполне. – Светлая Вода отщелкнул крепления шлема. – Они готовы к переговорам, и остальное – дело Судьи.
– Мы должны сопроводить их к Гондване?
– Хмм… Это было бы нелишним. Но держитесь в отдалении, капитан. Судья – святая женщина, и я не хочу, чтобы она знала о боевом корабле, который патрулирует эту звездную систему. Но если что-то до нее дойдет… Будем считать, что вы очутились здесь случайно – скажем, по пути к Полярной звезде.
«Нашел святую! – проворчал Командор. – К счастью, Судья у нас крепкий орешек и этой стерве Ут-Синити не уступит! Я на это очень надеюсь… В ином случае куда девать мой музей с орденами и древним оружием?»
«Для музея я найду место, – успокоил его Тревельян. – Академия
Но дед продолжал ворчать:
«Не о том заботишься, парень! Разберемся как-нибудь с музеем, что-нибудь придумаем… может, не придется его переносить… Ты соображай, как с девушкой своей помириться! Хорошая малышка… Опять же, с Тхара, как первая моя жена… Что ты ей скажешь? Что?»
«Скажу, что спасал Гондвану от космических агрессоров».
«Без нее? Ну, она тебе пропишет!»
«Пропишет, – согласился Тревельян. – Может, обидится и уйдет… Что поделаешь! Как сказано в книге Йездана Сероокого, у нас есть только то, что мы теряем».
«Там еще и другое сказано, – напомнил дед. – Сказано у твоего Йездана: храни, что имеешь».
Тревельян лишь вздохнул. Это было неоспоримой истиной.
– Благодарю за помощь, Ивар, – раздался голос Кро Лайтвотера. – Возвращайся в Брасерию. Надеюсь, мы еще встретимся.
– Встретимся непременно, Вождь.
Свет, тьма и голубые вечерние сумерки…
Глава 17
Снова Гондвана
В Книге Начала и Конца Йездана Сероокого, пророка кни’лина, сказано: та женщина хороша, которая ни в чем не упрекает своего мужчину. Была ли Алиса Виктория знакома с этим изречением или нет, Тревельян не ведал, но поступила она именно так: ни слова упрека он не услышал. Вернувшись в свой серебряный замок, он застал Алису на веранде, где она вела ученую дискуссию с трафором. Предметом спора было понятие личного пространства у кни’лина, то есть промежутка в несколько шагов, куда не имеет права вторгаться другой индивидуум – никто, кроме слуг, медиков и очень близких лиц. Трафор утверждал, что этот обычай, называемый коно, закрепился в генетике кланов ни и похарас, сделавшись, по сути, непререкаемым психофизиологическим велением. Алиса возражала, полагая, что обычай, сложившийся в одной социальной формации, теряет силу в другой, где таких запретов нет. Вот, например, некая Ифта Кии – не только волосы отрастила, но еще и вешалась на шею консулу…
Прошел вечер, прошла ночь. Утром, едва Ивар и Алиса сели завтракать под сенью деревьев хтаа, явился гость, зубастый и лохматый. От угощения отказался, устроился в траве, извлек ножик и деревяшку и начал с усердием строгать. Потом заметил:
– Тут все теплый… лес теплый, земля, трава… Много мяса. Приятственно! Мой тут остаться. Когда нильхази прилететь, мой просить такой награда.
– Они уже прилетели, – сказал Тревельян. Алиса бросила на него удивленный взгляд, но промолчала.
Говорильник тоже вроде бы удивился.
– Они прилететь? И ты еще живьем?
– Живее некуда. Вчера я побывал на их корабле.
Алиса едва не подавилась булочкой.
– Оченно странно, – буркнул Говорильник, продолжая резать и строгать. – Ты, главный-важный, просить у нильхази пощада? Так есть?
– Нет. Я беседовал с женщиной по имени Ун-Синити. Приятная дама, старшая на их корабле… Мы обсуждали некоторые аспекты космического права.
– Оууу! – провыл в изумлении Говорильник, отложив на секунду нож. – Оууаоуоу!