Континент Евразия

Савицкий Петр Николаевич

…Пусть голос наш будет словом о непреходящести религиозного начала, глубочайше ускоренного в основных данных человеческой природы, в неизбывной трагедии человеческой судьбы, человеческом пути от рождения к смерти. Эта трагедия одинакова для людей всех классов. Пред всеми — одинаково тот же путь. И пред каждым, кто думает, одинаково та же тайна мироздания. Голос наш есть слово о внеклассовом и всеклассовом ядре религиозного начала. В сфере познавательной мы являемся сторонниками научного монизма. Современной наукой в материи вскрываются предопределения и смыслы, и смысл выступает из глубины материи. С физико-математической точки зрения, организованное состояние мира есть наименее вероятное… И между тем, отдаленнейшие звездные миры, Солнечную систему, растительное и животное царство (и человеческое общество) мы одинаково находим в состоянии организации. Организация есть невероятность. И в то же время организация есть верховный

закон, которому подчиняется сущее. Здесь обозначается религиозный упор современной науки: Вселенная необъяснима вне допущения всемирного бытия, благодаря которому невероятное становится осуществленным. Но это допущение не нарушает внутренней завершенности, законченности и утвержденности в себе имманентной научной картины мира. Эта картина раскрывается как "картина-система" — как грандиозный образ номогенеза или эволюции на основе закономерностей, не ставящий и не разрешающий вопроса, где источник и где причина того, что осуществлялась (несмотря на ее физическую невероятность) организованная система, и кто есть тот Предопределитель, которым "предопределено" номогенетическое развитие мира. Понятие организации в этом плане становится основным научным понятием. И можно сказать, что организация и есть дух, пребывающий в материи. И дух этот одинаково веет во всей совокупности астрономических, физических и химических факторов, в "простейших" органического мира и в истории человеческих государства и культуры. В этом порядке мыслей человеческое оказывается в сопряжении с природным, и природное — в сближении с человеческим. Этим и утверждается единство мироздания, объемлемое общим понятием "номогенез". Номогенез понимается здесь как заданность, как предопределенная способность материи к организации и самоорганизации. Проблема самоорганизации является центральной в жизни человеческих обществ. И здесь в особенности плодотворно понимание ее как заданности, допускающее и предполагающее понятие свободы. Однако заданность присуща также и всем природным процессам. Также и эти процессы могут осуществить или не осуществить задания (организацию астрономического мира, создание нового жизнеспособного вида). С этой точки зрения необходимо подходить к так называемым "тупикам эволюции", т. е. процессам, не приводящим к созданию устойчивой формы, — это процессы, в которых не осуществилось задание. Однако было бы неправильно к природному отнести понятие свободы (хотя в природном и есть ее зачатки). Сближение человеческого и природного в общих понятиях номогенеза и заданности не означает отождествления человеческого с природным. Особая постановка свободы и особая постановка самоорганизации отличают именно человека, составляют содержание и сущность его душевной жизни. В Священном Писании способность человека к самоорганизации и организации мира дана в откровении о том, что во закону сопряжения крайностей принуждены прийти и крайние материалисты, исповедующие, в полном противоречии с жестоким пониманием "необходимости", пластичность мира и его открытость заданиям человеческой самоорганизации и организации.

Политической задачей евразийства являются раскрытие заданностей русской революции, как бы "валоризация" этой революции. Нелепа мысль, что эта "валоризация" возможна вне утверждения и раскрытия религиозного начала. Отпадение от религиозной сущности мира есть помутнение и ущербление дуxa — "тупик эволюции". И также нелепа мысль, что утверждение религиозного начала противоречит какому бы то ни было конкретному политическому или социальному заданию, например, заданности мира и заданности революции…

ПОВОРОТ К ВОСТОКУ

Есть некоторая постоянно отмечаемая аналогичность в положении, относительно мира, Франции времен Великой революции и России текущих годов. Но кроме детальных и частных, существует основное различие, быть может, чреватое будущим…

Тогда, как и теперь, существовала Европа и Европе одна из европейских стран несла "новое слово"; страна эта, выйдя в революционном порыве за старые политические свои границы, завоевала почти всю Европу, но когда осеклась в завоеваниях, остальная

Европа, соединившись в коалицию, сумела обуздать ее и оккупировать войсками. И Россия перед войной и революцией "была современным цивилизованным государством западного типа, правда, самым недисциплинированным в беспорядочным из всех существующих" (Г. Д. Уэльс). Но в процессе войны в революции "европейскость" России пала, как падает с лица маска. И когда мы увидали образ России, не прикрытый тканью исторических декораций, — мы увидали Россию двуликой… Одним лицом она обращена в Европу, как европейская страна; как Франция 1793 года, она несет Европе "новое слово" — на этот раз новое слово "пролетарской революции", осуществленного коммунизма… Но другим ликом она отвернулась от Европы… Уэльс рассказывает, что "Горького гнетет, как кошмар, страх перед поворотом России к Востоку…" "России к Востоку". Но сама Россия не есть ли уже "Восток"?..

Много ли найдется на Руси людей, в чьих жилах не течет хазарской или половецкой, татарской или башкирской, мордовской или чувашской крови? Многие ли из русских всецело чужды печати восточного духа: его мистики, его любви к созерцанию, наконец, его созерцательной лени? В русских простонародных массах заметно некоторое симпатическое влечение к простонародным массам Востока, и в органическом братании православного с кочевником или парием Азии Россия поистине является православно-мусульманской, православно-буддистской страной.

Большевики воздвигли гонение на православие и поругание всякой веры. Это так. Но с тем большей ясностью, подчеркнутая всей силой контраста, выступила религиозная настроенность и обращенность тех русских и нерусских масс, чьим движением и чьим дыханием жив большевизм…

Большевистское надругательство или большевистский индифферентизм к вере дают для понимания России так же мало, как и большевистские попытки осуществить на практике велеречивые вещания Маркса.

Именно потому, что Россия есть не только "Запад", но и "Восток", не только "Европа", но и "Азия", и даже вовсе не Европа, но "Евразия", — именно поэтому к той исторической сущности, которая заключалась в Великой революции французской, присоединяется в революции Русской некоторая другая, еще далеко не раскрывшаяся сущность… Французская революция была революцией, происшедшей в европейской стране с 25 млн. населения и 540 тыс. кв. км. пространства. Русская революция происходит в стране, не всецело или вовсе не "европейской", и притом в стране со 150 млн. населения и 20 млн. кв. км. пространства. Франция есть часть Европы. Россия же составляет "континент в себе", в определенном смысле "равноправный" Европе… Для союзников 1814–1815 года оказалось доступным усмирить и оккупировать Францию. Какова должна быть новая коалиция, чтобы для нее стало возможным усмирить и оккупировать Россию?.. Великая французская революция — это один из эпизодов европейской истории. Русская революция есть не только эпизод европейской истории.

В современности сплетаются две проблемы. Одна затрагивает глубинные вопросы бытия и творчества культуры, другая переводит слова идеологических обозначений на конкретный язык культурно-географической, культурно-исторической реальности.

В безмерных страданиях и лишениях, среди голода, в крови и в поте, Россия приняла на себя бремя искания истины за всех и для всех. Россия — в грехе и безбожии, Россия — в мерзости и паскудстве. Но Россия — в искании и борении, во взыскании града нездешнего… Пафос истории почиет не на тех, кто спокоен в знании истины, кто самодоволен и сыт. Пламенные языки вдохновения нисходят не на beati possidentes, но на тревожных духом: то крылья ангела Господня возмутили воду купели.

В мире как будто нет изменений, кроме того, что в благоустроенном культурном мире более нет России. И в этом отсутствии — изменение. Ибо в своем особого рода "небытии" Россия в определенном смысле становится идеологическим средоточием мира.

В переводе на язык реальности это значит, что на арене мировой истории выступил новый, не игравший доселе руководящей роли культурно-географический мир. Напряженный взор презирает в будущее: не уходит ли к Востоку богиня Культуры, чья палатка столько веков была раскинута среди долин и холмов Европейского Запада? не уходит ли к голодным, холодным и страждущим?..

Мы во власти предчувствия… И в этом предчувствии можно обрести источник самодовольства, особого его вида — самодовольства страждущих… Предаться самодовольству — это значит погибнуть. Нельзя скрывать того, что считаешь истиной. Но

нельзя успокаиваться в предчувствии. Не квиетизмом, но подвигом совершенствования созидается дело истории. Кто возгордится, того покидает благодать искания. И на самоуверенных падает проклятие бесплодности… Нет неизбежного. Есть возможное.

Только путем напряженного творчества, без боязни покаяться в ошибках и сознаться в слабостях, только ценой непрерывных усилий, осуществляющихся в рамках открытого воле "пластичного" мира, возможное станет действительным.

СИЛА ТРАДИЦИЙ И СИЛА ТВОРЧЕСТВА

Сила традиций и сила творчества в их сочетании — животворящий источник всякой культуры.

Медленно, веками усилий, создается традиция. Сияющих вершин самостоятельного, основополагающего творчества народ достигает нелегко. К ним ведет долгий и трудный путь постепенного восхождения. Каждый шаг вперед становится возможным

только потому, что сделан предыдущий. Утрачивающий традиции скатывается вниз.