Континент Евразия
Шрифт:
Но горе тому, кто ограничивается только охранением традиций. Если поступать так, это означает, что и традиции, которую охраняют, недолго осталось жить. Нет традиции вне непрестанного творчества, вне утверждения ее в наиболее совершенных, наиболее отвечающих характеру именно данного времени формах.
В этом закон сочетания традиции и творчества. Никакие факты прошлого не могут заслонить и ослабить конкретности настоящего. Культура живет не менее криком младенцев, чем зрелой речью мужей.
Русская культура обладает насыщенной традицией. Ее нужно ценить и хранить. Но обрекает себя духовной смерти тот, кто в служении русской культуре исчерпывает себя в любовании ценностями прошлого. Отрицание настоящего смерти подобно. И это тем более, что русская культура в настоящий момент не только не переживает упадка, но находится на восходящей линии энергичной экспансии.
Мы горды тем, что сила меча не причастна к этой экспансии. Она совершается силой духа.
Новизна религиозно-философских идей, новизна художественных форм и новизна социальных решений с одинаковой силой звучат в этой экспансии.
Русская культура в 1932 г. не слабее, но сильнее, чем она была когда бы то ни было. Задача каждого русского — ценить прошлое своей культуры, творчески соучаствовать в ее настоящем и подготовлять ее еще более великое будущее.
РЕФОРМА,
Помещение в "евразийском" сборнике трактата А. В. Карташева требует некоторых предварительных замечаний. Трактат представляет собой изложение устной речи, произнесенной 28 февраля 1916 года в собрании Петроградского Религиозно-Философского Общества. Речь эта завершала обсуждение вопроса о реформе Церкви, которому посвящен был в Религиозно-Философском Обществе академический 1915–1916 год. Как видит читатель, в происхождении своем трактат не связан с "евразийской" группой, составившейся в 1921 году. А. В. Карташева, человека старшего, по отношению к нам, поколения, отделяет от нас целый ряд политических и "тактических" расхождений. Но тем ценнее для нас схождение с ним в вопросах богословско-идеологических. Мы глубоко чувствуем правильность данных А. В. Карташевым определений католичества и протестантства. В данном случае мы видим в А. В. Карташеве продолжателя того православно-богословского преемства, которое взглянуло "на Латинство и Протестантство из Церкви — следовательно, сверху"; поэтому оно и могло "определить их" (предисловие Ю. Самарина к Богословским Сочинениям А. С. Хомякова; ПСС, изд. 3-е, т. II. М., 1907, стр. 27). Мы считаем плодотворной даваемую А. В. Карташевым характеристику новейшего иудаизма в его сближении с современным европейским мироощущением. Мы присоединяемся к точке зрения, рассматривающей европейскую выучку отнюдь не в качестве единственно возможной (как то полагалось бы по "заученной с чужого голоса философской пропедевтике"), но в качестве таковой, которая не исключает создания "и теории познания, и логики, и этики, и философии религии, и всех других философских дисциплин", ориентирующихся на идею Церкви. Наконец, и мы, как А. В. Карташев, ждем и жаждем творческого и пророческого церковного Духа, который просветил и осветил бы историю и жизнь…
Из числа пунктов, в которых мы расходимся с А. В. Карташевым, главнейший — сказывающееся в конце трактата ожидание Царства Христова на Земле. Мы лишены живого чувства земного "тысячелетнего царства". Впрочем, было бы излишне оговаривать отдельные расхождения; и в этой книжке, как в сборнике "Исход к Востоку", сохранение целостности индивидуальных мнений мы во всех случаях предпочитали устранению противоречий в частностях.
ЕВРОПА И ЕВРАЗИЯ
(По поводу брошюры кн. Н. С. Трубецкого "Европа и Человечество")
В недавно вышедшей в свет брошюре кн. Н. С. Трубецкого "Европа и Человечество" с большой определенностью ставится вопрос о соотношении западноевропейской культуры (которую князь Трубецкой называет по признаку расового происхождения главнейших народов Западной Европы культурой "романо-германской"), с культурами остального человечества [10] . На вопрос, "можно ли объективно доказать, что культура романо-германцев совершеннее всех прочих культур, ныне существующих или когда-либо существовавших на Земле", кн. Трубецкой дает определенно отрицательный ответ. И продолжает: "Но если так, то эволюционная лестница (культур, которую построили западноевропейские ученые. — Прим. П. С.), должна обрушиться… Вместо лестницы мы получаем горизонтальную плоскость. Вместо принципа градации народов и культур по степеням совершенства — новый принцип равноценности и качественной несоизмеримости всех культур и народов земного шара". И этот "новый принцип" кн. Трубецкой выставляет с большой экспрессией и настойчивостью. Но уместно спросить: действительно ли этот принцип является новым? Не заключается ли мысль, которую выдвигает кн. Трубецкой, в самом определении культуры, как оно существует в современном культуроведении? Культура есть совокупность "культурных ценностей". А "культурная ценность" есть то, что (согласно формулировке кн. Трубецкого, следующей за формулировкой "романо-германского" социолога Габриеля Тарда) "принято для удовлетворения потребностей всеми или частью представителей данного народа". Следовательно, для возникновения "культурной ценности" как таковой вовсе не обязательно, чтобы ее приняли для удовлетворения потребностей" все субъекты человеческого рода, все умопостигаемое человечество. Для возникновения культурной ценности достаточно признания определенной социальной группы, хотя бы и небольшой. Иными словами, понятие "культурной ценности" и связанное с ним понятие "культуры" вовсе не апеллируют в своем существовании к признаку общепризнанности и общеобязательности. В самом определении такой ценности заключено указание, что нет общего мерила, при помощи которого "культурные ценности" одного народа можно было бы признать "лучше и совершеннее" культурных ценностей, созданных другим народом. В этом смысле культурная ценность есть "субъективная", а не "объективная" ценность, а субъективная ценность в самой идее устраняет вопрос "объективных доказательств" ее совершенства или несовершенства.
10
Кн. Н. С. Трубецкой. "Европа и Человечество". Российско-Болгарское книгоиздательство, София, 1920, 82 стр.
Область культурных оценок есть область "философской свободы", и пред лицом такой "свободы" совершенно прав кн. Трубецкой, когда он превозносит, например, институт группового брака австралийцев, выставляя его преимущества перед "элементарной европейской моногамией", или ставит принципиально на одну доску произведения дикаря и "футуристические картинки, нарисованные европейцами". Но был бы совершенно прав и "добросовестный романо-германец", который доказывал бы превосходство моногамии и футуристических картинок. Ведь и то и другое создано и утверждено в своем бытие "культурной ценности" той социальной средой, к которой принадлежит он сам, и поначалу "субъективная" ценность в ее коллективистическом выражении не может, по общему правилу, не казаться ему "совершенней и лучше" соответствующих созданий других народов.
Бесспорно, существует целый ряд "культурных ценностей", в отношении которых мысль кн. Трубецкого об их "равноценности и качественной несоизмеримости" обладает абсолютной правотой. Но все ли "культурные ценности" качественно несоизмеримы между собой? Кн. Трубецкой говорит о всех "культурах" и притом воспринимает "культуру" как некую единую совокупность: "это может быть и норма права, и художественное произведение, и учреждение, и техническое приспособление, и научное, и философское произведение". Допустимо ли такое обобщающее восприятие?.. Будет ли обосновано воззрение о "равноценности и качественной несоизмеримости" культур, если в качестве объекта сравнения взять какое-либо "техническое приспособление" — сопоставить, например, бумеранг с трехлинейной винтовкой в качестве орудия нападения и защиты? Можно ли здесь говорить о том отсутствии общего мерила "совершенства", которое мы обнаруживаем, обсуждая вопрос в применении к "учреждениям" и "художественным произведениям". Не возникнет ли здесь необходимость некоторого общеобязательного суждения, не будет ли принужден каждый homo sapiens признать винтовку "совершеннее" бумеранга в качестве орудия нападения и защиты? Дикари, уже знакомые со стеклом, могут думать, что видимый нами небесный свод сделан из стекла. Можно ли приписывать этим воззрениям "качественную равноценность" с "романо-германскими" знаниями, касающимися атмосферы? Кн. Трубецкой, видимо, не отрицает общеобязательности (или, иначе говоря, "совершенства") логики, созданной романо-германцами: во всяком случае, выражая надежду, что защищаемые им мысли "доказаны логически", он не дает expose какой-либо новой неромано-германской логики. Между тем, с точки зрения логики, определенные разряды "культурных ценностей" являются "соизмеримыми" и "неравноценными", одни — отвечая требованиям логики, а другие — не отвечая им. Но поскольку это так, прав ли кн. Трубецкой, прилагая свои идеи о "равноценности" и "качественной несоизмеримости" не к тому или иному разряду "культурных ценностей", а к "культурам", взятым как совокупности? Среди инвентаря культуры необходимо различать два порядка культурных ценностей; одни имеют дело с определением основных направлений, целей и "самоцелей" народной и человеческой жизни вообще; другие устанавливают средства, которые применяются для осуществления целей человеческого бытия. Это различие можно развернуть в противоположение идеологии, с одной стороны, техники и эмпирического знания — с другой. Нормы права, художественные произведения, "учреждения", относящиеся, например, к такой сфере, как половая жизнь, обладающей, несомненно, в человеческом существовании "самоцельным" характером, а также и философские положения относятся к области "идеологии". Научные положения и технические приспособления отходят естественным образом ко второй группе. Мыслимы случаи, когда может возникнуть сомнение, к какой сфере отнести ту или иную "культурную ценность". Возможность такого сомнения отнюдь не устраняет важности указанного различия. Если даже считать выставленный кн. Н. С. Трубецким "принцип равноценности и качественной несоизмеримости" приложимым к сфере "идеологии", все же следует с решительностью указать на то, что в области техники и эмпирического знания, по самой природе предмета, невозможно не признавать существования некоторого общеобязательного, в принципе, мерила для оценки относительного совершенства тех или иных технических или научно-эмпирических достижений, для констатирования их неравноценности и в то же время качественной соизмеримости.
Ту мысль, которую мы заключили в форму противоположения идеологических элементов культуры, с одной стороны, и технических и эмпирически-научных ее элементов — с другой, и связанного с этим противоположением различия в приемах и принципах оценки, — эту мысль можно, конечно, облекать в иные слова и в другие, более точные формулы, чем это сделали мы. Но нам кажется, что, выясняя отношение того или иного народа и тем более всего "человечества" к западноевропейской (или какой-либо иной) культуре, совершенно ошибочно обходить молчанием то кардинальное различие, которое существует между отдельными группами "культурных ценностей", в отношении их мыслимой равноценности и качественной соизмеримости. Существуют обстоятельства, которые, как нам кажется, с особенной настоятельностью требуют, чтобы на такую ошибочность было указано именно при обсуждении идей кн. Н. С. Трубецкого.
Его труд, несомненно, представляет собой, между прочим, призыв к некоторому практическому действию в области культуры. Он проникнут даже некоторым раздражением против "романо-германской" культуры. Кн. Трубецкой говорит о "наваждении романо-германской идеологии", о "наглом обмане космополитизма", о "ненавистном иге". Он зовет интеллигенцию неромано-германских народов произвести переворот. "Главной сущностью этого переворота является сознание относительности того, что прежде казалось безусловным: благ европейской "цивилизации". Это должно быть проведено с безжалостным радикализмом…". Кн. Н. С. Трубецкому не чуждо понимание, что "безжалостный радикализм" должен относиться не ко всем атрибутам европейской цивилизации. Недаром он называет "универсальными" некоторые "произведения романо-германской материальной культуры — предметы военного снаряжения и механические приспособления для передвижения" — и, видимо, утверждает тем самым необходимую универсальность их распространения. Такой же смысл имеет признание, что при известных условиях "заимствование отдельных элементов романо-германской культуры не будет уже иметь… отрицательных последствий". Но, делая призывы к свержению "ненавистного ига" романо-гермавской цивилизации, нельзя ограничиться, в отношении к основному различию между "культурными ценностями" последней, в смысле относительности одних и безотносительности других, намеками и оговорками. Выяснения же этого различия при помощи систематических категорий культуроведения мы не находим в брошюре кн. Трубецкого. Тем создается возможность "универсального" толкования его призывов к осознанию "относительности благ европейской цивилизации"… Вполне понятно стремление каждого народа обрести свое собственное идеологическое лицо и не быть, в отношении идеологии, на поводу у других наций. Но в каком положении очутился бы тот народ, который, внимая проповедям об "относительности благ европейской цивилизации", захотел бы сменить винтовку на бумеранг и современную физику и химию (с ее техническими приложениями не только в области "военного снаряжения" и "приспособлений для передвижения") на физические и химические знания дикаря?.. С точки зрения должного, единственно жизненной в данной области формулой национального существования может быть следующая: своя идеология — безразлично, свои или чужие техника и эмпирическое знание…
Поскольку построение кн. Трубецкого можно толковать как отвержение, между прочим, и европейской техники и науки — такое толкование находит себе подтверждение в отдельных суждениях кн. Трубецкого, например в том, что "создание фабрик и заводов и изучение европейских наук" он рассматривает как этап ненавистной ему "европеизации", — постольку подобные идеи, несмотря на здоровое начало, в них заложенное, могут стать опасными для тех народов, к которым обращены. Ибо совершенно очевидно, что тот народ, который вздумал бы призывы, подобные призыву кн. Н. С. Трубецкого, отнести безразлично к идеологии, технике и науке, уменьшил бы во много раз свою способность к хозяйственному и политическому действию и даже, весьма вероятно, погиб бы как национальное целое под напором других хозяйственно и политически более сильных народов и культур…