Контора Кука
Шрифт:
Шириных ещё не было, Комы и не предвиделось, а с другими гостями у Паши по-прежнему не было какого-то, скажем так… более чем «шапочного» уровня знакомства, хотя и это был теперь довольно высокий уровень для нашего социопата… Но в данный момент он вообще не был предрасположен к общению, он сам не знал, зачем сюда пришёл, и, немного покивав, поулыбавшись и «попожимав» руки, уже не помнил, кому он их пожал, как будто это была одна рука или даже кистевой эспандер… После чего он выскользнул из большой шумной комнаты в коридор, где увидел ещё одного такого же, как и он, неуверенного… как будто не только в том, что не пора уходить, но даже в том, что он
Да, Паша узнал в большом квадратном человеке писателя, с которым познакомился на другом таком «сборище»…
И Паша ещё перед тем, как познакомился, что-то читал, один его роман… ну, может, сколько-то там страниц он пропустил, то есть пролистал вполне без ущерба.
Ну потому, что проза г-на Нехоженого была, что называется, «аддитивной», как Паша и сам называл с некоторых пор подобные тексты — вслед за выступавшим на других подобных посиделках литературоведом Караевым.
Определение показалось Паше пустым, почти что тавтологическим — в смысле предиката, и во время выступления Караева Паша немного ерничал: «А что это значит? А что, лучше, когда там всё умножается? Сущности без надобности? И что, факториальная лучше аддитивной?»
Имея в виду, конечно, не «факты», а «факториалы» (n!=1x2x3x…xn), но Караев его сразу не так понял.
Короче говоря, они немного поспорили, в результате чего Паша примирился с нехитрым определением, ну аддитивная так аддитивная, что прибавить, что убавить — нет ущерба…
Но вот, возвращаясь к Нехоженому: что-то из романа у Паши всё-таки отложилось в памяти…
И личное его знакомство с писателем произошло примерно так…
Во время перерыва в лекции, которая происходила на дому у другого писателя и которую читал третий… писатель, ну да, конечно, раз он написал книгу, пусть и факто-реальную… И основной его профессией была журналистика… И вообще, у него реально была такая фамилия, что фактически… Ширин, который там тоже, конечно, присутствовал, — он и зазвал, как обычно, туда Пашу, не преминул рассказать ему на ушко короткий анекдот: «Прибывает поезд в Одессу, скрипача Яшу Хейфеца встречает большая толпа, и когда он показывается в дверях вагона, кто-то из толпы кричит: „Слушай, я только одно не могу понять: если ты Хейфец, зачем тебе играть на скрипке?“»
Впрочем, прочитавший им домашнюю лекцию о своей собственной книге был не единственным представителем знаменитой фамилии, продолжавшим это династийное занятие…
Да и не очень-то он писал к тому же, больше говорил с людьми, в том числе и с писателями…
Ну да, мегаизвестный журналист со сверхизвестной фамилией, написавший достаточно известную книгу, скажем так… о влиянии спецслужб на литературный процесс и о влиянии этого процесса на всю мировую историю… Мы не спешим называть всё своими именами только потому, что это бы увело сейчас наше и без того расхристанное, как та газета… на порывистом ветру… повествование… ещё дальше от его — какой-никакой — центральной всё-таки… линии… в том смысле, что белой пунктирной на асфальте, ну да… так вот: Паша подошёл в перерыве к Нехоженому и сказал, что читал его книгу.
Елей лить не стал, но дал понять интонацией, что не жалеет, что прочёл, а уже после этого сказал:
«Да так, ничего, просто интересно», — сказал Паша.
«Вы знаете, мы с Дожем были такими разными…»
Паша чуть было тоже не сказал «да уж…», но промолчал.
— Не хотите завтра со мной съездить прогуляться в горы, — неожиданно сказал Нехоженый. — Симбирские, у которых я остановился в Мюнхене, обещали мне и вдруг отказались, какие-то возникли срочные дела у них, а я уже было и «настроился» — я ведь фактически никогда не был в здешних Альпах.
— А теоретически? — машинально сказал Паша… не зная сразу, что и сказать.
Нехоженый не был — для Паши — тем типом писателя — по Сэлинджеру, — которому он «хотел бы позвонить по телефону».
Но, с другой стороны, у Паши не было и ощущения, что это тот тип «Непризнанного Гения», который… «Нехоженый, — подумал Паша, — это вроде бы не тот случай: во-первых, он пишет отнюдь не в стол, что приносит ему, надо полагать, какие-то копейки, но, во-вторых, он ведь ещё и преподаёт в старинном университете…»
Причём не только «креативное письмо», но и «русскую философию»…
Всё это Нехоженый тогда же ему и поведал — при первом знакомстве, а вот о Доже они больше не говорили, то есть рассказ о Доже продолжился уже в горах…
Ну так вот, когда во время второй их встречи в чужих сенях грузный и одетый в какой-то сюртук-не-по-погоде — профессор, одним словом, Нехоженый, да — он там топтался, как оказалось, потому что среди гостей был «один тип», который ужасно раздражал его в свою очередь, ещё в прошлый раз, раздражил… но и уйти он как-то сразу не мог… ну там друзья, у которых он остановился в Мюнхене, никуда пока что не собирались уходить…
«А тут так сразу даже и непонятно… — подумал Паша, — парня в горы с собой возьми, рискни… ну, разве что… почему бы и не… хотя тут… этот парень скорее — я…»
Надо сказать, что Паша, совершенно уже независимо от личности попутчика или от типа писателя, не хотел быть тем парнем… за которого и за себя то есть, он совершенно не жаждал идти ни в какие такие горы…
— Да и машины у меня нет, — сказал Паша, вспомнив, что Нехоженый ждёт ответа, — а на поезде можно, конечно, но как-то… не тот коленкор… и в те места, куда я бы посоветовал… туда без машины не заедешь.
— Странно, что у вас нет машины, — сказал Нехоженый, — мне вас представляли как такого русского яппи.
— Это кто? — поднял кулак Паша. — Покажите мне этого человека.
Нехоженый засмеялся:
— Да нет, ну не совсем так… это я перефразирую.
— Ну, значит, нердом?
— Нерды-нарды… Ну что вы в самом деле, молодой человек! Да вас просто молодым успешным русским европейцем назвали, а вы сразу кукситесь… Но неважно, неважно: машина есть у меня. Так что, поедемте?
— Ну, — сказал Паша и ещё на какое-то время задумался… Хотя он уже понял, что сейчас согласится…