Конторщица 4

Фонд А.

И вот я сейчас сидела в своём кабинете и думы, грустные думы, бродили у меня в голове. Нет, мне нисколько не было жаль Лариску. И хоть по сути, я сейчас, скорей всего, разрушаю её семью, но это плата за то, что она сделала с судьбой Лидочки. Да и того же Вити. Может же быть такое, что в браке с Лидой он пить бы не стал? Детей бы завели. Жили бы спокойно и счастливо.

И вот почему такие люди, как Лариска, стервы, мерзкие разлучницы, лживые наглые бабы, разрушают чужие жизни и судьбы, а сами потом живут припеваючи? А

те, чьи жизни были разрушены, вот как у Лиды, не живут, а существуют? Где тут Вселенская справедливость? Все эти законы кармы?

Я сидела и злилась: на несправедливость, на подлую Лариску, на алчного Витю, на себя, как вдруг раздался звонок.

— Аллё? — подняла трубку я,

— Лида! Лидия! — послышался взволнованный голос. Мужской баритон. Хорошо поставленный. Красивый такой.

— Кто это? — сперва не поняла я.

— Велимир! Не узнала, что ли? — явно обиделся голос.

— Здесь треск в трубке, — отмазалась я (подумаешь, не узнала. Я что, все должна помнить по голосу?) — Что случилось, Велимир?

— Лида! Спаси меня от этой дуры заполошной!

— От какой дуры?

— Инны Станиславовны, — возмутилась трубка, — ты её на меня навела, а теперь я отделаться никак не могу. Она преследует меня везде. Я уже и телефонную трубку сам не беру, и дверь не открываю. Да что говорить, я сейчас вынужден временно жить у друзей, так как она откуда-то узнала мой домашний адрес и не дает проходу. Лида! Сделай что-нибудь!

— А что я могу сделать?

— Скажи ей, чтобы отстала!

— Как я ей скажу?

— Как навела на меня, так и скажи! — разозлился Велимир. — Иначе расскажу ей, что ты у неё в папках рылась.

В трубке раздались гудки.

Глава 24

Я разозлилась и швырнула трубку на телефон. Она с грохотом упала мимо телефона на стол, противные длинные гудки просто бесили. Как же они все задолбали! Все! У меня такое ощущение, что еще одна капля неприятностей и я взорвусь к чертям!

Пришлось вставать, поднимать трубку и класть на место.

И тут в дверь постучали и сразу вошла Зоя.

Твою ж!

Только ее здесь не хватало мне для полного счастья. После того неудавшегося разговора, Зоя съехала к подруге. Причём мне она не сказала ни слова. Тихонечко съехала и всё. Я узнала об этом, когда в пятницу вечером забежала к Вере-Лиде. Тогда я не стала зацикливаться на этом, но в душе шевельнулась обида — можно было бы ко мне проявить вежливость, а не вот так вот.

Но виду сейчас не подала. Правда на улыбку меня не хватило, поэтому я просто сказала, сухо:

— Что случилось, Зоя?

Зоя подошла к моему столу и плюхнулась напротив в кресло. Судя по её решительному лицу разговор предстоял долгий.

Мысленно я вздохнула. И уже взвешивала — окончательно послать её на рабочее место или дать последний шанс извиниться, как она заговорила:

— Лида, — сказала Зоя с покаянными интонациями в голосе. — Я тут подумала. Я была не права.

— Неужели? — спросила я равнодушно, лишь бы поддержать разговор. Раз извинений нет, значит обсуждать нам нечего.

— Да, Лида, — покаянно опустила голову Зоя. — Мне надо было прислушаться к твоим словам.

— Каким именно? — не смогла удержаться чтобы не съязвить я.

— Ко всем, — буднично ответила Зоя, — Не надо было рвать с мужем, устраивать все эти любовные истории с продолжением, чтобы дети узнали. Да и с тобой я поступила нехорошо.

— Ты о чём?

— Переехала и тебе ничего не сказала.

— Согласна, — безжалостно сказала я, — нехорошо получилось.

Зоя опустила голову.

Я тоже молчала.

Видя, что я не собираюсь отпускать ей грехи, Зоя со вздохом сказала:

— Я уехала, потому что мне Вера условие поставила.

— Вера? — у меня глаза на лоб полезли. Вечно сонная и отстраненная Вера-Лида ну никак не могла ставить условий.

— Да, — кивнула Зоя.

— И что же она тебе такого сказала?

— Чтобы я уматывала и не мешала ей.

— Этого не может быть, — покачала я головой. — Она не могла так сказать! Не знаю зачем ты мне сейчас врёшь, но меня бесит, что ты наговариваешь на невиновного, больного человека.

— Лида, она не тот человек, кем кажется, — загорячилась Зоя, — я понимаю, что ты не веришь мне, раз я оступилась. Но твоя эта Вера, она нечестная. Она меня всё о тебе выспрашивала. О твоей зарплате, сколько комнат в твоей квартире. Адрес. И вот скажи, зачем ей знать твою зарплату, если она — несчастная больная женщина?

— Ну… — неуверенно протянула я, не зная, что ответить.

— И бухает она, как слон, — безжалостно добила меня Зоя. — У неё под кроватью стоит бутылка коньяка и она его помалу пьет…

Вне себя я тихо открыла входную дверь и вошла в коммуналку. Там было так тихо, что было слышно, как прокапывает на кухне вода из неисправного крана и тикают старые ходики в коридоре. В комнате Риммы Марковны слышны были приглушенные голоса. Я сегодня была в джинсах (после обеда планировала бегать по промзоне и посетить четвёртый цех, а там грязно), поэтому на ноги обула мягкие лоферы. Не те, оранжевые, что в мазуте уиграла, а другие, попроще, коричневые, купила в Москве случайно. Невзирая на неказистый вид, их преимуществом было удобство и комфорт, а ходить в них можно было практически бесшумно.

Движимая любопытством и какой-то иррациональной тревогой, я подкралась к двери и прислушалась — один голос был женский, явно Вера-Лида, другой — Витька, а вот третий, хриплый, резкий, был незнаком мне.

— Да тупая корова она, я тебе говорю, — по голосу было понятно, что Вера-Лида пьяна. — Я ей по ушам ездяю, а эта идиотка во всё верит.

— И что?

— Я после того случая в дурке отсидеться решила, а как раз её привезли. Она малость не в себе была, рыдала постоянно, нюни нюняла. А потом я её разговорила, и она мне какой-то бред рассказала, я запомнила. А потом она буйной стала и её колоть начали, и она как овощ потом была, только слюни пускала.