Контра

Гавряев Виталий Витальевич

"Кстати, — заговорщицки понизив голос, проговорил Александр, — я недавно узнал, что у турок, с недавних пор, в войсках, стало появляться новое стрелковое оружие, намного превосходящее наше. И поставляют его, наши милые друзья, островитяне. Так что. После первой же победы "османского оружия", поздравлю Английского короля с его великолепной викторией".

Увидев, как возмущённо вдёрнулась бровь Михаила, князь уточнил:

"Я надеюсь, что это поражение, подтолкнёт Русь к свержению её гнилой правящей верхушки. О, кстати, об отношении оной к своим верным холопам. Один известный тебе изменник нашим великим идеалам, Сашка, уже пострадал от любимой им власти. Той, которую он недавно

так ревностно защищал. Поговаривают, его обвиняют в чужих грехах и в данный момент, он заточён в своём новом имении — под домашним арестом".

Делясь последней новостью о своём бывшем друге-соратнике, Шуйский проводил липко-похотливым взглядом гордо продефилировавшую мимо них юную девицу. Во взгляде этой прелестницы, буквально сверкали надменно игривые искорки, говорившие о том, что она открыта, для лёгкого, ничего не обещающего флирта.

"Ух, хороша чертовка. — забыв обо всём что только что говорил, Сашка, утробно проурчал эти слова, ну прям как майский кот, увидевший "загулявшую" кошку. — Как же так? Почему я её не знаю?"

Мгновенно позабыв о своей неприязни к окружающим его людям, князь Александр Шуйский внимательно осмотрелся по сторонам, и неспешно направился к хорошо знакомой ему женщине, вдовой, но моложаво выглядевшей графине. Та как раз, только что, поздоровалась с таинственной, но такой доступной на вид незнакомкой. И судя по тому, как эти две особы тепло поприветствовали друг дружку, как минимум, взрослая дама была вхожа в круг общения молодой товарки, или наоборот. И не надо было обладать даром провидца, для составления прогноза, что молодой повеса, учтиво попросит графиню Козимскую, как можно скорее представить его своей "подруге".

Михаил, зная об этой слабости Александра ни капельки этому не удивился, он воспринял такое поведение товарища как должное. Наоборот, в его голове мелькнула злорадная мысль, что другой Сашка, после того как обожжётся на почитании гнилого режима, одумается и вернётся в ряды прогрессивно мыслящей молодёжи. Однако первую эмоцию быстро сменила другая. Ведь его друг попал в беду, значит его, несмотря ни на что, нужно выручать. А через пару минут, не обращая внимания на окружающих его людей, молодой человек занялся обдумыванием своих дальнейших планов действий.

"Мне нужен хороший адвокат, — думал Михаил, — не просто хороший, а лучший. Так. Это, конечно же, господин Копенштейн. Михаил Альбертович. Он, разумеется, как специалист вечно занят службой, и за защиту незнакомого ему господина вряд ли возьмётся. Дела".

Пусть не сразу, но молодой человек вспомнил, как во время недавнего посещения его дома дальней родственницей по материнской линии, княжной Лопухиной Анной Иоанновной — фрейлиной императрицы, последняя, невзначай обмолвилась, что хорошо знакома с этим преуспевающим стряпчим. Поэтому, еле отбыв положенное по этикету время, молодой человек отбыл домой. И уже на следующее утро, у него состоялся приватный, важный разговор с матерью.

Не будем углубляться в сложные и скучные хитросплетения дальнейших метаний и переговоров молодого человека, скажем одно: "Своего он добился. Вышел на Михаила Альбертовича, и тот, как видимо вдумчиво "взвесив" все выгоды, кои он, в дальнейшем, может получить от "высоких" поручителей молодого человека, взялся за это дело. Не забыв и о финансовой составляющей этого дела".

Прошла долгая, томительная неделя ожидания первых результатов работы именитого стряпчего, во время которой Михаил в буквальном смысле этого слова — не находил себе места. Видя его метания, даже его отец перестал надоедать сыну своими нравоучениями. Если бы не ежедневные семейные трапезы, и лёгкие беседы не о чём, по

их окончанию, то можно было подумать, что он попросту забыл о его существовании. Однако всё было не так. Граф был осведомлён обо всех проблемах, свалившихся на голову друга его отпрыска и, был рад тому, что его Миша, в этой ситуации, не остался сторонним наблюдателем. В свою очередь, Николай Юрьевич, привлёк к этому делу и небольшую толику своих "ресурсов", решив при этом, по максимуму сохранить своё инкогнито. Впрочем, стартом для этих действий было нормальное для любого родителя желание узнать, не влезает ли его наследник в какое-либо "грязное дело". Поначалу так и показалось, но, более или менее разобравшись, граф решил не "умывать руки," а предпринять ряд активных шагов. И в этом его решении не было ни капли альтруизма, только желание "держать руку на пульсе".

И вот настал день, когда в парадную дверь городского дома Мусин-Елецких, постучался невзрачный господин. Этот господин был серой, не запоминающийся личностью, несмотря на то, что был одет весьма дорогое платье гражданского служащего. Это было единственной деталью, которую мог запомнить любой человек обративший своё внимание на этого чиновника. Когда дверь отворилась и, смеривший оценивающим взглядом посетителя, мажордом поинтересовался, чего господину надобно, тот слегка притронувшись рукою к полю своей шляпы, еле слышно произнёс:

— Любезный, доложи графу Мусин-Елецкому, что его желает видеть Пётр Акакиевич Самарский, помощник господина Копенштейна. — заметив недоумевающий взгляд слуги, гость поспешно уточнил. — Я, собственно говоря, пришёл к Михаилу Николаевичу. Он меня давно ждёт.

— Хоть я о вашем визите и не предупреждён, но, всё равно проходите и немного подождите. Я о вас доложу.

— Благодарю.

К удивлению мажордома, молодой хозяин посетителю обрадовался и велел немедленно сопроводить того в гостевой зал. И гостя не заставили долго скучать. Молодой господин, до неприличия быстрым шагом ворвался в помещение, правда, вскоре быстро справился со своими эмоциями, и в дальнейшем, вёл себя подобающим образом. Но получившийся конфуз это не сгладило. А так как прислуга, уверена что она, всегда должна быть в курсе всех проблем и переживаний своих хозяев. То и старый управдом не устоял перед искушением, подслушать, о чём будет говорить гость. Стоило ему умело притворить дверь, не до конца, как через минуту, к увлекательному делу подслушивания, присоединилась пышнотелая повариха, последняя пассия любвеобильного мажордома.

Так что, уже этим вечером, вся прислуга, с охами и ахами, ну и соответственно с пусканием жалостливой слезы, слушала историю о невинных страданиях почти неизвестного им молодого господина, графа Мосальского-Вельяминова.

— А этот господин, значит говорит: "Это дело не чистое, — сидя на кровати, в накинутом поверх ночной рубахи старом халате, в окружении собравшихся вокруг неё подруг, вещала вечно румяная повариха, — говорит гость. Ответом на любое наше действие, идёт мощное противодействие. Этих господ прикрывает кто-то из "высоких кругов", иначе следователи не вели бы себя столь нагло".

— Ой, господи, неужто они рукоприкладствуют? — не сдержавшись, "пискнула" молодая, худая служанка.

— Не знаю, может быть и да. Об этом господа ничего не говорили. Слышала что друг нашего Михаила Николаевича, по-прежнему находится под домашним арестом. А вот его слуг, посадили в кутузку и не выпускают, и тоже, держат там безвинно.

— Ой, боженьки, да как же это? Как же тот бедняжка граф живёт, если ему никто не прислуживает. Некому ему ни поесть приготовить, ни постирать?

— Про это не знаю. Об этом ничего не говорили.