Контра

Гавряев Виталий Витальевич

Говоря это, граф, немного посторонившись, скупым, и одновременно неуверенным жестом пригласил сына войти. Тот, в свою очередь, соблюдая правила этикета, посторонился и пропустил вперёд свою мать. А она, восприняла всё как должное. И уже через минуту, оказавшись в коридоре, прямо с порога, начала раздавать челяди необходимые приказания. И всё равно, в атмосфере дома, чуть ли не на физическом уровне, витало давящее напряжение. Силясь понять причину этого ощущения, Саша, следуя за обогнавшим его родителем, прошёл в отцов кабинет, так и не добившись в этом неблагодарном деле гадалки никаких успехов. Впрочем, если можно так выразиться, "подсказка этой загадки", появилась сама. Не успел гость усесться в кресло, как что-то прогрохотало по коридору и в только что прикрытую дверь постучались. После прозвучавшего разрешения войти,

обе створки распахнулись, и пожилой но по-прежнему крепкий слуга, вкатил добротный дубовый стул, на ножках которого были установлены колёсики. Ну а на этом необычном, самодельном средстве передвижения, криво улыбаясь и держась обеими руками за подлокотники, восседал Виктор одетый в свой военный мундир, правда без знаков различия. Судя по внешнему виду, старший сын Юрия Владимировича, в последнее время, усиленно придавался дегустации содержимого винных погребов. А увидев удивлённое выражение лица Александра, с показным ехидством поинтересовался: "Значит, отныне так наша молодёжь встречает героев войны? Или вам, молодой человек нечего мне сказать?" — Чем ввёл младшего брата в ещё большее замешательство. Видимо, не удовлетворившись молчанием, инвалид войны продолжил своё монолог: "Что же ты Сашенька, не говоришь мне, одну забитую аксиомку: "Главное, что ты остался живой?" — Давай, говори как мне, несказанно повезло. И ещё это: "У тебя вся жизнь впереди!" — И прочую чушь пролепечи!" — Последние слова Витя выкрикнул, и в этом крике, прозвучало столько боли, и отчаяния что Сашка воспринял его как личную пощёчину.

"А зачем мне тебя жалеть? Ведь тебе и в самом деле несказанно повезло".
– ответил он брату, стараясь совладать с лишними эмоциями.

"Мне, повезло?! — возмущённо выкрикнул Виктор, выпрямив ногу, которая в районе голени оканчивалась пустой штаниной. — Вот это убожество ты называешь везеньем? Вот этот обрубок делает меня счастливым? Да лучше бы он меня убил! Да-а-а братец, вы лицемер и лгун!"

"Ты, Виктор, на меня, свой голосок не повышай. Не надо. — неспешно встав, и подав знак отцу, чтоб тот не вмешивался в его разговор с братом, ответил Саша. — Я тебе не мать, и жалеть тебя не собираюсь, не дождёшься. И ещё, "намотай себе на ус", если это потребуется, то могу вразумить тебя парой братских тумаков. От всех щедрот своей души. Имею право".

"Да как ты смеешь?!"

"Смею братик, ещё как смею. Если ты не забыл, я тоже прошёл через нечто подобное. В своё время, вам всем, про это, поведала наша фрау Марта Крайсберг. Я, прекрасно помню, насколько для меня были оскорбительны сочувственные взгляды окружающих меня людей. Все они считали, что меня навек "приковало" к постели. А главное, они не верили в возможность моего исцеления. Пусть они говорили обратное, но их взгляды были красноречивее всех произносимых ими слов. А я, как видишь, назло им хожу и делаю это весьма бодро. И ещё, не смотря ни на что, я по-прежнему живу полноценной жизнью".

"Как ты смеешь сравнивать твою хворь и моё увечье?!" — с надрывом в голосе выкрикнул Виктор.

"А я и не сравниваю. Просто желаю тебе напомнить, что господь даёт человеку только те испытания, которые тот способен преодолеть. И если он тебе оставил жизнь, то это значит одно, тебе оказана великая милость. И ты просто обязан приложить немалые усилия, чтоб стать ещё сильнее и добиться в жизни многого. Есть ещё один вариант событий, ты сдаёшься, продолжаешь ныть и медленно спиваешься, причиняя этим боль всем любящим тебя людям. В итоге, подохнешь от гиподинамии и цирроза печени, сидя, и скуля в этом кресле, как тварь дрожащая. Так что Витя, выбор за тобою".

Впрочем, глядя в замутнённые алкоголем глаза брата, Сашка понимал, что все его попытки "достучаться до его сознания", тщетны. Это всё равно, что подойти к глухой стене дома и надрывая голосовые связки заорать: "Сим-сим откройся!" — Может быть в известной сказке это заклинание и срабатывало, но, в настоящей жизни такого не бывает. Человек может выкрикивать эти слова сколь угодно долго, только не отворится волшебный проход в пещеру с несметными сокровищами. Не поможет в этом деле даже наличие у наивного крикуна эльфийских ушек. Поэтому Саша смолк, и в комнате повисла давящая тишина. Правда, ненадолго.

Безмолвие нарушил Виктор. Он, побагровев от злости, "прошипел" как змей, прям сквозь стиснутые зубы: "Ненавижу вас всех. Все вы лицемеры…". —

Договорить, насколько эта ненависть сильна и сколь все окружающие его лицемеры ничтожны, инвалид войны не успел. Дверь распахнулась и в комнату, без стука, как ураган, вбежала графиня. Она, позабыв о манерах, и нормах приличия, метнулась к Виктору и, не смотря на присутствие холопа, должного возить покалеченного барина по дому, с ходу упала на колени, обняв одноногого сына. Её лицо искажала гримаса боли, а глаза были полны слёз. В этот момент, она была простой женщиной, не находящей себе места матерью, страдающей от того, что ничем не может помочь своему несчастному ребёнку. Александру, на несколько секунд даже стало обидно от того, что тогда, после пытки электричеством, когда ему было очень плохо, над ним так не "дрожали". Хотя, нет. Юноша понимал, что этой, проявленной к нему несправедливости он виновен сам, и больше никто другой. Ведь по одному ему известной причине, Саша не пожелал оповещать родню о случившемся с ним "недуге". Вот как-то так. А позднее, когда мать, узнала об этом несчастье из "вторых рук", и приехала к нему, самое страшное было уже "пройдено". Но, даже тогда было видно, каких титанических усилий стоило этой женщине её внешнее спокойствие. Заодно она позабыла, что и её младший сын побывал на этой войне, и тоже имел ранение, правда не оставившее таких тяжких увечий. Да и вообще, стоит ли ревновать Виктора к женщине, которая была матерью лишь его предшественнику. Оказывается, стоит. По крайней мере, благодаря этой семье, уроженец другого мира не чувствовал себя всеми забытым изгоем. Но хватит отвлекаться, необходимо вернуться к конфликту между двумя братьями, который грозил разгореться в любую секунду.

Ольга Олеговна, стоя на коленях и прижимаясь к старшему сыну, сидящему в нелепом стуле-каталке, обернулась к Саше и с упрёком проговорила:

"А от вас, Александр, я, такого жестокосердия не ожидала. Ведь Виктор ваш брат и он нуждается в сострадании и вашей братской поддержке. А вы…".

Вот такой отповеди, Александр не ожидал. Поэтому он так и не нашёлся что сказать. Только и оставалось, что смотреть то на пьяного брата, "сверлившего" его взглядом, полным ненависти, то на мать, то на отца, показательно отвернувшегося к окну. И было непонятно, почему молчит Юрий Владимирович, или ему нечего сказать, или на самом деле, что-то, в данный момент, происходило во дворе, и привлекло его внимание. А быть может, он устал спорить с женой, требующей, особого, повышенного внимания к покалеченному сыну, не желая понимать, что этим, она, делает ему только хуже. Поэтому, Александр, борясь с нахлынувшей на него обидой, впервые в этой жизни, сказал матери то, что ни она, ни кто другой, не ожидали от него услышать.

"Мама, — заговорил Саша, подсознательно приняв в привычную для такого его душевного состояния стойку, а именно, ноги на ширине плеч, руки сцеплены сзади, в районе поясницы, — позвольте с вами не согласиться. Я Виктору не враг. И так же, как и вы, желаю ему помочь. Так что завтра, когда он будет трезвым, я хочу с ним пообщаться, тет-а-тет. А сейчас, позвольте мне удалиться, я устал и желаю немного отдохнуть. Желательно в полном одиночестве". — Сказал, и, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета.

Однако побыть в одиночестве, Александру было не суждено. Не успела дверь Сашкиной комнаты за ним закрыться, как в неё постучали. Пришлось дать дозволение войти. Каково же было удивление, когда в открытой двери появился Юрий Владимирович, который, впервые в Сашкиной памяти, предстал перед сыном в образе провинившегося школяра, боящегося посмотреть в глаза своего педагога. Однако граф быстро "взял себя в руки" и, перевоплотившись в привычный для всех образ, былого, уверенного в своей правоте офицера, посмотрел на сына с укором, и заговорил, прямо с порога:

— Вожу сын, ты и в самом деле повзрослел. Но. Говорить с матерью в подобном тоне, больше не смей.

— Отец, поймите, не в моей якобы достигнутой взрослости дело. И не в том, что я, в общении с ней, из-за каких-то своих амбиций, решил повысить свой голос. Мама не понимает одного, что своей излишней опекой, она только вредит Виктору. И я нахожусь в большой растерянности, не знаю, что мне делать для спасения Виктора. Да-да, брата необходимо спасать, нужно заставить его бороться, а не заливать горе алкоголем. Дать ему цель, и подтолкнуть к ней. Вот только как это сделать, я не знаю.