Контрабандисты
Шрифт:
«Хочу услышать звон серебра. Серебра и золота», — это были слова разбойника.
— Ты сам здесь по той же причине. И мертвец, которого мы выудили, и я рядом с тобой. Мир — это что-то вроде часового механизма, в котором деньги — маятник, вес, который заставляет часы тикать. Это деньги стреляли в твоего отца.
— Как? Откуда ты знаешь? Дашер пожал плечами:
— Уши-то у меня есть. Требуха рассказал.
— Неужто? — Я удивился и рассердился. Значит, капитан Кроу направился с моей историей прямо к Дашеру.
— Ну, не злись, — сказал Дашер. — Он просто спросил, не я ли это был, вот и
Его бакенбарды трепыхались на ветру, ухмылка светилась, как фонарь. Пробки его жилета скрипели при движениях, словно ржавые дверные петли.
— Я ему ответил, что это мог быть я. Я не говорю, что это был я, но запросто мог бы. Да, Джон, крутой я парень. От болот Ромни до Рамсгейта все трепещут, услышав о лихом Томми Даскере.
Закончив эту страстную тираду, он тряхнул головой. Взлетели космы, сверкнули в свете компасного фонаря глаза.
— Да и ты в Лондоне, наверное, слышал обо мне.
— Нет, не слышал.
Его лицо стало печальным.
— Ну еще услышишь. Придет такой день. Может, сперва меня повесят, но уж услышишь ты обо мне в любом случае. В самых далеких уголках Империи, в колониях, на Тринидаде, каждый скажет: «Конечно, я знаю Томми Даскера. А кто у нас нынче король?.. Надо подумать».
Он поднял голову и устремил взгляд куда-то сквозь паруса. Казалось, он где-то далеко. И этот взгляд говорил о том, что Дашер мухи не обидит, это безвредный фантазер, готовый выплеснуть на собеседника свои сумасбродные мечты.
«Дракон» задрожал под напором очередной волны, и Дашер налег на штурвал.
— С ним все в порядке? — спросил он.
— С кем?
— С твоим отцом.
— Да. Он не пострадал.
Дашер, не глядя на меня, кивнул:
— Ну и ладно.
Ветер дул сильно, но ровно, судно неслось через Ла-Манш. Отсвет компаса был единственным огоньком в мире, как будто «Дракон» — волшебный хранитель солнечных лучей от заката до зари. Издали шхуна могла показаться искрой, несущейся сквозь ночь. Но где-то в ночи другое судно шло тем же курсом, направляясь в тот же маленький порт за тем же контрабандным грузом.
Что, если они опередят нас? Мы появимся там и узнаем, что наш груз уже исчез. Что скажет капитан Кроу, если окажется, что я заставил его проделать весь этот путь впустую?
Но еще хуже будет, если контрабандисты не опередят нас, а появятся там и обнаружат нас под погрузкой…
9.
Родина кошмаров
В тот год между Англией и Францией войны не было, но редко выдавался такой год. Сколько я себя помню, эти страны воевали друг против друга. С самого раннего детства я привык бояться французов, как домовых или дикарей. В тенях за моей детской кроваткой, в морозном узоре окна маячили не призраки, чудовища или духи, а глумливые безжалостные французы.
По этой причине я вглядывался
Ветер, пригнавший нас от Дюн, с рассветом начал стихать, как будто сознавая, что выполнил поставленную перед ним задачу. «Дракон» больше не был рабом своего курса и с достоинством приближался к берегу. Я стоял свою последнюю вахту у штурвала, пока капитан Кроу не сменил меня.
Он принес сигнальные флаги, яркую связку синих, белых и желтых кусков ткани.
— Поднять флажки, — сказал он. — И свободен. Я эти берега знаю хорошо, управлюсь сам.
Это была самая странная пара флагов, которую когда-либо поднимало судно. Один означал вход в порт, другой — выход из порта. Капитан Кроу, наблюдая, как я натягиваю их на фал, заметил:
— И никто не поймет, входим мы или выходим.
Синий «Питер» сверху, желтый «Джек» под ним развевались на ветру. Я снова вспомнил об отце и понадеялся, что он одобрит мою инициативу. «Дракон», при всех моих благих намерениях, стал теперь контрабандистом, и я нес ответственность за это решение. Мы приближались к берегам Франции.
Я вернулся на свое место на носу, движимый нелепым чувством, что чем дальше я продвинусь вперед, тем скорее мы дойдем до цели. Подо мной резной дракон терзал зубами море, взбивая пену. Я наблюдал за сушей, пробегающей в лиге слева по борту. Маленькие кубики домов, зелень полей и лесов. В море никого больше не было, контрабандисты нас не догнали.
Земля медленно приближалась. Мы миновали скалистый мыс, за которым, как за дверью, показалась деревня и бухта.
По палубе прошелся Дашер, на его крики вышли Мэтью и Гарри. Мы убрали марсели и фок. Здесь, за укрытием мыса, море разгладилось, ветер утих до слабого и порывистого. Под гротом и кливером мы проследовали неровным ходом мимо покачивавшихся в бухте рыбачьих лодок, мимо маленького брига и мимо крохотного английского кеча.
Я услышал скрип. Это подошел Дашер со своими пробками.
— «Дуврская Девушка», — показал он пальцем на кеч. — Старый добрый контрабандист. За чаем, без сомнения. Чай с сардинами.
Суденышко сидело в воде глубоко, а когда мы прошли с подветренной стороны, от него так густо понесло гнилой рыбой, что я почти увидел поднимавшуюся из люков вонь.
— Им бы надо поскорее отчалить, — предположил я.
Дашер засмеялся:
— Они точно выждут еще денек. И надеются, что он выдастся жарким.
— Но рыба… Она не будет стоить ни гроша.
— Конечно, — согласился Дашер. — Но тогда не будет слышно запаха чая. Если бы ты был таможенником, стал бы ты ковыряться в этой гнили?
Я впервые услышал о подобной уловке контрабандистов.
— А ты откуда знаешь?
— Я живу в Кенте, у меня есть уши, — объяснил он. И снова на его физиономии заиграла ухарская ухмылка. — Да я и сам такое проделывал, ясно? Королевские яхты гонялись за мной по всему Ла-Маншу, как гончие с высунутыми языками. Таможня трепещет, услышав о лихом Томми Даскере.