Контракт Султанова
Шрифт:
В это время внутри него все завопило. Мужик допил бутылку, и невесть откуда взявшаяся бойкая старушка кинулась на нее словно ястреб.
Он рассмеялся. Как ему показалось, непринужденно.
— Да я пошутил, Ксюша! — воскликнул он. — Купилась?
Такой реакции он не ожидал. Она зарделась. Современная молодежь умеет краснеть? Она присела рядом с ним. Разрез при этом открыл ноги невероятной гладкости. Давешний мужик замер, позабыв о выпитом пиве. Султанов выгнул грудь колесом и готовился сказать нечто бравурное. Нате вам, сидит с такой красоткой рядом. Даже, может, обнять. Но
— Мне вас так жалко, — сказала Оксана. — Я после суда всю ночь не спала.
И Султанов сдулся как проколотый воздушный шар.
— У вас отняли все, — продолжала Оксана. — Карьеру, семью, ваши книги. С вами поступили бесчеловечно. Я так считаю. Когда папы не стало, мама оказалась в таком же положении. У нее не было работы, а жилье было казенное, с которого ее попросили. Я все время болела. Мама рассказывала, что она взяла однажды меня на руки и поехала на железнодорожный вокзал. Она стояла на перроне, будто выбирая поезд, под который броситься. Не знаю, что помогло ей не сойти с ума тогда. Мы бы не выжили, если бы не Виктор Леонтьевич, папин друг с работы. Квартиру выбил и маму в фирму устроил, а потом со временем помог ее выкупить.
— Я не пойму, к чему ты это говоришь?
— Я хочу вам помочь, Павел Петрович. У меня есть личный счет. Мы можем издать ваши книги.
Внутри Султанова все закипело. Иногда с ним такое бывало. Просыпалась гордость и честолюбие. Причем в такие моменты, когда бы им лучше помолчать. Разумом он понимал, что девочка предлагает помощь от всего сердца, но душой. Душа буквально выворачивалась наизнанку. Может быть, девочка не вовремя подошла. Просто у Султанова оказался критический день.
— По моему своим поведением я никому не давал считать себя законченным неудачником, — он жестом остановил готовые сорваться с ее уст слова. — Я еще бутылки не собираю. Что я перестал быть похожим на мужика, который может сам решить свои проблемы? Мне ваша жалость не нужна! Так что, Дивулина, езжай-ка ты со своим шофером, развлекайся. Вы богатые. У вас свои дела, а уж мы как-нибудь сами разберемся.
Оксана поджала губы. Глаза ее предательски заблестели.
— Знайте, Павел Петрович, вы сейчас незаслуженно обидели меня. Я не имела в виду ничего обидного для вас, а вы меня ни за что оскорбили. Вы это поймете, но будет уже поздно.
Она пошла к машине, а он остался сидеть на лавке, сжав кулаки и делая над собой неимоверные усилия, чтобы не броситься следом и не вымолить прощение. Но как выяснилось, это оказался не самый страшный его грех.
К вечеру у него зверски разболелась голова. Боль была такой силы, что отдавала в подмышку. Сорокина не было с утра. Султанов лежал на единственном диване в пустой квартире и страдал. Ему было жалко себя. Жалеть себя было легко, и для этого не требовалось дополнительных усилий. Естественный процесс. Телефон зазвонил резко, придав новый импульс пульсации боли под мышкой. Султанов со стоном слез с тахты и снял трубку.
— Алло. Сорокина нет.
— Мне нужны вы, Павел Петрович! — раздался в ответ горячечный шепот.
Султанов сразу почувствовал острое желание швырнуть трубку обратно. В последние дни
— Кто это? — спросил он.
— Эдик. Эдик Мышковецкий.
— Мышковецкий? — изумился Султанов. — Как ты узнал этот телефон? Как ты, вообще, меня нашел?
— Жизнь заставила. Во-первых: я хотел попросить у вас прощения. Я ведь соврал на суде.
— Да что ты говоришь? — горько усмехнулся Султанов. — Впрочем, дело прошлое, вернее, оно закрыто. И ты из-за этого звонишь?
— Это очень серьезно. Врать — грех. Бог на небе все видит. К тому же вас уволили из — за меня. Вы остались без работы.
— Я и не знал, что ты такой богобоязненный.
— Не шутите над этим. Грех.
— Так ты действительно верующий? — удивился Султанов.
— А что в этом такое?
— Ничего. Меня удивило, что в наше время еще кто — то по — настоящему верует.
— Вы говорите ужасные вещи.
— Ты это уже показал на суде.
— Я же извинился.
— Да Бог с тобой! Я тебя простил. Что-то еще?
— Нам надо встретиться.
Султанов внутренне напрягся. Первой мыслью была мысль об очередном подвохе. Он еще не забыл угрозы Утюгова, а ведь Машка — шестерка Утюгова.
— Я думаю, нам незачем встречаться. Как говорится, кто старое помянет.
— Это не старое. Это очень важно. Дело идет о жизни — вашей и моей, — он опять сорвался на горячечный бред.
Похоже, мальчик сильно перенервничал. Ох уж эти подростковые проблемы. У них все всегда серьезно.
— Если дело касается Утюгова, то я даже слушать не стану, — предупредил Султанов.
— Да какого Утюгова? — вскричал Эдик. — Вы связались со страшными людьми, Павел Петрович. Вы еще не знаете, на что они способны.
Новая порция боли отвесно вкрутилась в голову Султанова. Он застонал.
— Что с вами? — испуганно спросил Мышковецкий.
— Я себя плохо чувствую. Голова раскалывается.
— Вы вызвали врачей? Ни в коем случае не вызывайте врачей. Тогда приедут ОНИ!
— Кто они?
— Я расскажу вам все при встрече. Когда вы приедете?
Султанов и сам не помнил, с какого момента он твердо решил на встречу не ехать. Может быть, с самого начала разговора. Он подозревал, что возможно Мышковецкий даже назовет какие-то имена, подтолкнувшие его к лжесвидетельству. Ну и что? Ему это надо? Произошедшая история выглядела этаким айсбергом, все самое грозное в котором скрыто под толщей черной воды. Если чуть ворохнуть, то отправит на дно. Такие глыбищи "Титаники" топят. Не только что отставных писателей.
— Эдик, я советую тебе забросить эту историю. Что было, то прошло. Может быть, ты этого не знаешь, но во взрослом мире иногда случаются такие вещи, которые изменить уже никто не в состоянии. Надо просто смириться.
— А грех? — спросил мальчик. — Кто его снимет с души, если не я сам?
— Мне очень трудно с тобой разговаривать, — признался Султанов. — Ты верующий, а я нет. Я уже не знаю, какие привести аргументы, чтобы ты отказался от этой затеи.
— Вы не можете мне так просто отказать! От этого зависят не только наши с вами жизни, но и жизнь многих людей!