Конунг 2: Треверская авантюра
Шрифт:
– Его жена послала по твою душу убийц, поэтому тебе и не нравится! А так: может милейший парень.
– Я человек с высшим образованием, а потому – сложный. Мне этот гад неприятен по многим причинам.
– Так куда теперь? – уточнил Анвар.
– Если прямо завтра, то нам предстоит преодолеть еще километров двести и некоторое время подождать. Потом – поплывем дальше. Если ничего не помешает, караулить нужное нам развитие событий станем в одном отличном, но очень вредном для здоровья месте. Говорят, Виндфан36 красив почти в любое время года…
– Блин, если место «вредное», так ли уж нам надо туда соваться?
– Без этого, ну ника-а-ак!
* * *
Виндфан. За час до восхода
– …и тогда из осознавшего себя вечного Ничто возникло пространство. Место, чтобы вместить все знакомое нам сущее. Из пространства – ветер, из ветра – огонь…
– Да помню я, а потом уже ветер и огонь вместе создали Мидгард37, эм… «принятый в себя пространством».
– Нет, болван ты эдакий! «Все», – выделил рассказчик голосом, – девять миров, что знали наши предки, и «остальные многие, о которых они не ведали»! А не только покинутый ими «срединный»!
Первый голос принадлежал явно человеку постарше. Чувствовалось, что размеренный «жреческий» тон ему привычен, но закончил он свою последнюю тираду, скорее все же со старческими интонациями.
Разговор в этот момент, больше напоминал ворчание дряхлого деда на небесталанного внука-обалдуя. Однако будь сейчас посветлее, удалось бы легко рассмотреть, что его собеседнику в лучшем случае лет на десять меньше.
Хотя нельзя было и не признать, что простоватое лицо, и особенно вечное – слегка удивленное выражение на нем – и, правда, сильно молодили 25-30-летнего мужчину. По крайней мере, в сравнении со лбом старшего, казалось навечно изрезанном вертикальными складками между бровей.
Владелец первого из голосов, назовем его «Хмурый», может и воспринимал жизненные невзгоды чуть более пристрастно, но и согласитесь: глупо было бы излучать оптимизм, сидя в неволе?! Люди вообще склонны воспринимать лишение себя даже иллюзии свободы, как нечто плохое. По крайней мере, когда это происходит очень резко.
К примеру, всего лишь двумя днями ранее…
Виндфан был плоской вершиной огромного холма, возвышающегося на 70-80 шагов над окружающей местностью. В окрестностях вряд ли был хоть клочок десять на десять шагов, где можно было бы выращивать просо, ячмень или рожь. Именно они лучше всего росли настолько близко к снежным пикам Алайн Таг. Но не поэтому добропорядочные бонды давно не селились в этих местах.
Рыбалка, охота и несколько грядок под овощи – могли бы позволить небольшому роду уверенно смотреть в будущее, но все такие попытки прерывали очередные изгои или бунтовщики.
Обрывистые скальные выходы окружали вершину, и оставляли всего пять узких проходов к удобной под застройку площади. Их легко можно было укрепить даже обычным частоколом. Особенно тропы на север и восток, считавшиеся самыми неудобными для атаки. Поэтому каждый раз, как в населенных местах кому-нибудь становилось жарко, тут появлялись новые жители.
Очередные владельцы больше всего страшились «гостей» через три западных «калитки». Они выходили на пологий склон, ведущий к довольно глубокому ответвлению ближайшего притока Восточного Рихаса. Огибая холм с трех сторон, вода делала это место одновременно и очень надежным, и сильно уязвим убежищем.
Защитникам приходилось опасаться неожиданной высадки крупного десанта. С кораблей и прямо к воротам. Но если жильцы успевали возвести укрепления, то уже нападающие ломали голову, как доставить средства штурма, через воду.
Только южная сторона была полностью неприступна, а потому именно в этой части холма, очередные беглецы обычно и ставили свои жилища и хозпостройки. Ну и понятно – тюрьмы.
Правда, они редко утруждали себя возведением под это дело капитальных построек. В большинстве случае новые хозяева просто очищали одну из выдолбленных ранее ям, перекладывали сверху несколько свежих елей в виде решетки, лишь слегка обрубив сучья и укрепив задумку лозой, и получали древнюю, как этот мир, но надежную клетку.
Да, в дожди постояльцев заливало, но так и бунтовщики сюда обычно приходили ненадолго. Родовые и соседские конфликты в ближайшие пять-шесть лет чаще всего разрешались либо успешно, либо в пользу тех – других. В общем, можно считать всегда с успехом. Однако ни один из пленников себя успокоить такими мыслями не мог.
«Хмурый» знал, что нынешний ярл сидит здесь всего второй год, а молодой был слишком простоват, чтобы такие глубокие расчеты могли даже просто зародиться в его голове. Хотя в наблюдательности ему был не отказать. Вот, например, сейчас, он задал своему более знающему собрату очень правильный вопрос:
– Скажи, а зачем хундингам слать здешним бандитам еду?
– Ты о вчерашнем корабле? – уточнил старший, не потому что сомневался, а размышляя, стоит ли обсуждать свои мысли с соседом-простаком.
– Ну да, мы полдня таскали корзины с зерном, все эти копченые туши и клетки с живой птицей, а они вчера дали на ужин лишь малость репы… Даже без мяса! – говоривший обживал здешнюю яму уже целую декаду, а потому потерял изрядно сил, и всерьез начал страдать от недостатка пищи.
– А сам-то, как думаешь? – принял решение «Хмурый», которого голод пока беспокоил мало, а скучно – уже было.
– Думаю, бояться они не могут. Как Старый Хунд помер, многие хускарлы, конечно, ушли, но семь-восемь дюжин здешних – им не опасны… Наверное, что-то хотят от них! – в конце концов изрек мыслитель.
– Уже хорошо! А что «хотеть»?
– Откуда мне-то знать?!
– Ладно. Кто здешний хозяин, по чьему слову нас в яму засунули?
– Так это все знают. Это ублюдок прежнего вождя из рода Белого Сокола. Мы сидим сейчас на южном берегу, а их наделы – на северном.
– И?
– Что «и»? Он родился от рабыни. Мальчиков других не было, и отец сначала решил, что раз все равно парень будет наследником, пусть зовется «Гуалхом». Это на их старом наречии означает «Сокол». А тут не пройди и пяти лет, понесла его главная жена, и на этот раз тоже сыном разродилась. Поэтому бастарда стали готовить к судьбе хевдинга, а законного – учить править…