Конвейер
Шрифт:
Лиле Караваевой в четвертом классе мальчик с последней парты послал записку: «Лиля+Саша = напиши, чему равняется, и отдай, когда пойдем домой». Она порвала записку, а когда одноклассник после уроков возник на ее пути, сказала: «Отдашь свой пенал, тогда равняется — любовь».
Пенал был круглый, в завитушках резьбы, единственный такой на весь класс. Одноклассник не пожелал с ним расставаться. На том первая любовь и кончилась. Только в девятом классе Лиля впервые влюбилась. В Колю Завьялова в ту осень влюбилась почти вся девичья половина девятого класса. Так вырос, возмужал он за
— У каждого из нас до встречи была своя жизнь. — Лиля печальными глазами глядела на Шурика, — Я не ревную тебя к тому, что у тебя было. Мне же признаваться тебе не в чем. Я ни в кого не была влюблена.
Они поднялись в просторном лифте на шестой этаж. Шурик нажал кнопку звонка. Большая, похожая на стеганое одеяло дверь распахнулась, и Лиля увидела маленького, толстенького мужчину. Он был без пиджака, подтяжки вдавились в круглые плечи.
— Мышки-тараканы есть? Санэпидстанция предлагает свои услуги, — сказал Шурик.
Отец его не откликнулся на шутку, ответил серьезно:
— Гусь есть. В духовке. И шампанского нераспечатанная бутылка.
И тут же за его спиной появилась высокая нарядная женщина. Она поглядела на Лилю с дружеской улыбкой, будто знала ее давно, положила ей на плечо белую, с большим браслетом руку и повела показывать квартиру.
— Это моя комната, это — Всеволода Михайловича, это — Шурика. У каждого свое жизненное пространство, и поэтому все мы сидим на голове друг у друга на кухне. Там и телевизор. Вы не возражаете, Лиля, если мы и вас попытаемся туда втиснуть? У нас один-единственный обеденный стол, и он на кухне.
Лиля это заметила. В комнатах стояли письменные столы, одного размера и фасона, как в учреждении. Письменные столы, книги и узкие односпальные кровати, покрытые одинаковыми покрывалами. Только в комнате у хозяйки висело большое старинное зеркало с темными пятнами по краям.
— Я где-то читала, — сказала Лиля, — что только близких друзей принимают на кухне. Такую честь надо заслужить.
Она добилась своего: хозяйка бросила на нее коротенький удивленный взгляд.
— Очень хорошо сказано. Чувствуйте себя, Лиля, как у друзей, которые вам очень рады.
— В таком серьезном, деловом доме, — сказал Шурик, — не хватает одной детали, которая бы все уравновесила. Сюда просто просится бар с набором коньяков и вин.
Хозяйка расхохоталась:
— Только бара нам не хватает! Тут бы мы не оплошали, спились бы в считанные дни. А нам, Лиля, надо работать.
Она обращалась к гостье, будто это Лиля заявила, что им нужен бар.
— Я никогда не видела бара, — сказала Лиля, — ни в деревне, ни в общежитии у нас бара не было.
— Браво, девочка! — Отец Шурика три раза беззвучно хлопнул в ладоши, а хозяйка вдруг «деревенским» голосом закричала:
— Батюшки-светы, гусь!
Она вытащила из духовки коричневого гуся, выложила
Всеволод Михайлович прижал ладонь к сердцу: то ли испугался, то ли укорял сына за пролитое вино. Но оказалось, что это он собрался произнести тост.
— Людям свойственно думать, — отец Шурика поднялся со стула, — что не только все главное в жизни, но и сама жизнь у них впереди. Сейчас, мол, так, времяпрепровождение, а когда-то там, в будущем, все настоящее и начнется. Давайте выпьем за то, чтобы это заблуждение не посещало нас, чтобы мы не только понимали, но и чувствовали, что живем сегодня, что будущее уже с нами.
— Непонятно, но мило, — сказал Шурик и чокнулся с Лилей. Та задумалась: «О чем говорил хозяин? О себе? О ней с Шуриком?»
Хозяйка, пригубив вино, приготовилась тоже что-то сказать: подняла вверх лицо, устремила взгляд в окошко.
— Я не буду произносить тостов, — она кивнула Лиле, — что-то в этом есть вымученное. Я просто расскажу анекдот…
С гусем расправлялись ножами и вилками, Лиле попался кусок почти без костей. Шампанское теплой волной ударило в щеки, она порозовела и наконец почувствовала себя в этом доме свободно.
— Один англичанин оказался на необитаемом острове…
— Я лучше расскажу, — перебил жену Всеволод Михайлович. — Один англичанин в результате кораблекрушения очутился на необитаемом острове…
— В результате… он будет рассказывать целый год. — Мать Шурика взглядом сказала мужу: помолчи. — Так вот, он очутился на необитаемом острове и прожил на нем в одиночестве очень долго, прежде чем один корабль обнаружил его…
— Корабль обнаружил! — Отец Шурика чуть не плакал. — Прошло десять лет, и вдруг матросы одного корабля увидели необитаемый остров и на нем нашего Робинзона.
— Какого Робинзона? Что ты несешь? Про Робинзона есть отдельная классическая история. Роман Дефо. А это был совсем другой англичанин. Он прожил очень долго на необитаемом острове, и вдруг корабль обнаружил его. Матросы сошли на берег и видят: стоят на острове три шалаша. «Разве вас здесь трое?» — спросили они. «Нет, я здесь живу один», — ответил англичанин. «А почему тогда три шалаша?» — «Видите ли, — отвечал англичанин, — первый шалаш — мой дом, второй — мой клуб, а третий тоже клуб, куда я — ни ногой».
Лиля хотела улыбнуться, хоть анекдот и не показался ей смешным, но тут случилось невероятное. Мать Шурика схватила плетенку из-под хлеба и с размаху шлепнула ею по плечу своего мужа. Шурик, как и Лиля, замер.
— Я тебе говорила, — мать Шурика смотрела на мужа, лицо ее побелело, — не раз причем говорила, что анекдот или рассказывает кто-либо один, или его вовсе не рассказывают.
Отец Шурика ничего на это не ответил, смотрел на сына, как на свидетеля.
— Шурик, ты же видел: она ударила меня по морде.