Координаты неизвестны
Шрифт:
— Нет, что вы… Слабые легкие и только, но… этот дефект в ее возгасте зачастую пегегастает в тубегкулез. А это, как вы понимаете, несовместимо с габотой в столовой. Помимо всего пгочего, у меня нет ни малейшего желания быть в ответе, если вдгуг окажется, что она больна тубегкулезом. Вот почему с вашего любезного газгешения я хотел бы заодно обследовать эту девицу и пгннять некотогые пгофилактические мегы.
— Прошу, доктор! Сделайте одолжение… — облегченно вздохнув, с готовностью ответил шеф-повар. — Это и в моих интересах! Правда, наш медик здесь смотрел ее и ничего не нашел. Но снова проверить, как вы понимаете, не мешает. Пойдемте хоть сию минуту.
Морозов действительно
Девушка без колебаний согласилась выполнять поручения подпольной организации, но никаких существенных наблюдений о боевой жизни на аэродроме у нее еще не было. И вообще, беседа с Людой несколько разочаровала Морозова. Он не сомневался в ее искренности, но крайняя застенчивость девушки, необщительность и даже отчужденность от окружающих, в том числе от таких же, как она, советских людей — все эти черты характера, как думал Морозов, очень затруднят ей работу в качестве разведчицы-подпольщицы.
И он не ошибся. В тех редких случаях, когда так или иначе удавалось получить от нее весточку, сведения оказывались весьма скудными и запоздалыми.
Люда сообщала, что временами, по нескольку дней кряду, в столовой не появляется ни один летчик, а порою их оказывается так много, что столовая едва успевает обслуживать всех вновь прибывших ночью.
Эти сведения подтверждали наблюдения партизанских разведчиков, которые по шуму моторов идущих на посадку и взлетающих самолетов определяли то же непостоянство в жизни аэродрома.
В итоге данные, которыми располагал Антонов, оказались весьма противоречивыми. С одной стороны, было установлено, что на территории аэродрома усиленно ведется строительство каких-то подземных и надземных складов, что весь этот объект постоянно усиленно охраняется, а с другой — казалось, что немецкая авиация постоянно не базируется на этом аэродроме, а лишь изредка, так сказать проездом, делает на нем непродолжительную остановку.
И радиограммы Антонова командованию на Большую землю, сообщавшие в прошедшем времени о скоплении авиации противника на аэродроме, не достигали главной цели, так как не позволяли организовать налет нашей авиации на этот аэродром для нанесения чувствительного удара по живой силе и технике врага. Вот почему Антонов и, по его настоянию, Морозов настойчиво стремились найти новые пути проникновения в тайны немецкого аэродрома. В частности, они договорились о том, чтобы при первой возможности пристроить связную Катю Приходько работать где-либо на аэродроме или поблизости от него. И вскоре удалось это сделать.
Однажды Морозова вызвал начальник госпиталя и передал ему просьбу шеф-повара аэродрома приехать к нему. Морозов не заставил себя долго ждать. Супружеская чета встретила его очень радушно и в полном здравии. Оказалось, что заболел недавно прибывший интендант — земляк шеф-повара. Гостеприимный хозяин пожелал, чтобы его друг лечился в домашних условиях, а не в госпитале.
— Смею просить вас, господин доктор, еще об одном одолжении, — отведя Морозова в сторону, доверительно сказал шеф-повар. — Жена очень нуждается в помощнице хотя бы на время болезни господина интенданта. Не можете ли вы рекомендовать столь же надежного и скромного человека, как ваша первая протеже?
Морозов едва не обрадовался, но, вовремя овладев собой, неторопливо, будто напряженно вспоминая, ответил:
— Разумеется, я постагаюсь, но… Надо подумать, кого… Впгочем! Да, да! Есть одна девушка, котогая, как я полагаю, вполне вас устгоит…
Уже на следующий день Катя Приходько явилась домой к шеф-повару, а еще через день она пришла в столовую
Когда Морозов снова приехал проведать интенданта, Катя ухитрилась тайком передать ему записку. В ней она лаконично писала: «Связь есть. Л-а преданная, но «сухарь». Ни с кем не знакомится. Говорит, что сюда завозят много бомб, длиною в рост человека, а то и больше. Все».
Морозов вернулся в районный центр расстроенный. Ему было ясно, что через Люду нужных сведений не добудешь. Вся надежда была на то, что со временем удастся пристроить в столовую и Катю, но когда это будет и будет ли?
Затягивался и побег летчика. Между тем каждый лишний час его пребывания в госпитале мог стать роковым для всех троих — доктора, лаборантки и самого летчика.
Организовать побег летчику было очень трудно, пожалуй, много труднее, чем скрыть от нацистских врачей и вылечить его. Проделать эту операцию ночью было невозможно. Единственная дверь из госпиталя во двор запиралась на замок и охранялась часовым. К тому же выход этот был во двор, а чтобы выйти на улицу, надо было отпереть ворота и миновать еще одного часового. Наконец, комендантский час в районном центре соблюдался очень строго, и беглец вряд ли сможет избежать встречи с патрулями. Побег в дневное время имел столь же мало шансов на успех; пройти незамеченным из лаборатории по коридорам к выходу, а затем миновать двор и часовых не было никакой возможности.
Взвесив все обстоятельства, Морозов пришел к заключению, что совершить побег с надеждой на успех можно только в ранние утренние часы и только в день, когда кто-нибудь из немцев-врачей попросит его дежурить по госпиталю вместо себя. Случалось это не часто, и Морозову с его сообщниками ничего не оставалось, как ждать. План побега был ими разработан до мельчайших подробностей: каждый знал, что, когда и как он должен делать. И все же, чтобы исключить всякие случайности, Морозов вновь и вновь пытался представить, как все это должно произойти в действительности.
Наконец выдался долгожданный случай. Морозову предложили заступить на дежурство в ночь с пятницы на субботу. В эту ночь скончались от ран четыре немецких солдата. Вынос их из здания Морозов умышленно затянул до рассвета. За полчаса до прихода врачей он с трудом разбудил двух солдат, на обязанности которых была уборка операционной и вынос трупов. Ночью Антонина Ивановна угостила их изрядной порцией спирта. Опьянение еще не прошло, но понукаемые дежурным врачом, они машинально принялись за знакомое дело, даже не заглянув в пропуск на вынос умерших, который им вручил Морозов. В нем поименно были записаны только четыре покойника. Летчика предстояло уложить на носилки вместе с одним из них и вынести в морг. Для этой цели Антонина Ивановна заблаговременно соорудила носилки с более глубоким брезентовым ложем.
Когда солдаты вернулись в здание за новой ношей, Морозов направил их на второй этаж, а сам вместе с Антониной Ивановной тотчас же уложили третьего по счету покойника на свои носилки и отнесли его в лабораторию. Летчик был наготове. Он лег поверх трупа, его накрыли одеялом и понесли к выходу.
Морозов и его невеста не раз до этого тренировались, сделав дома некое подобие носилок и таская на них всякие тяжести. И все же теперь нести было очень трудно.
Не доходя до лестницы, ведущей на второй этаж, они остановились. Доктор пошел к выходу и, дождавшись там возвращения солдат, опять послал их на второй этаж за последним покойником. Едва заглохли их шаги на лестнице, как Морозов и Антонина Ивановна направились с носилками к выходу.