Копье милосердия
Шрифт:
— А, блудный сын! — радостно воскликнул Николай Данилович и они обнялись.
Между ними существовала не только настоящая мужская дружба, но и очень трогательная любовь. Николай Данилович все еще считал Глеба маленьким, поэтому и вел себя с ним соответственно. А Тихомиров-младший и не упирался. Ему была приятна забота, которой отец старался окружить своего непутевого сына. Впрочем, совсем уж непутевым Глеб как раз и не был. Он старался не огорчать отца и изо всех пытался следовать его советам (что не всегда получалось).
— Знакомься, — сказал отец, — это доктор Юлиуш Ганович, мой коллега и добрый старый друг. Мы знакомы с ним со студенческих лет.
Глеб вежливо пожал тонкую интеллигентную руку Гановича, стараясь не сильно ее сдавливать, и изобразил приветливую улыбку. Доктор был невысок ростом, худощав, а его длинный и острый птичий нос сразу выдавал в нем поляка. Ганович чем-то напоминал Паганеля, только ростом не вышел, — такой же несколько рассеянный взгляд, взлохмаченная седая шевелюра, круглые роговые очки и наивная детская улыбка.
— Ты приготовь нам что-нибудь поесть, — сказал отец. — У тебя хорошо получается. А то в доме шаром покати. Пошарь в морозилке, там, кажется, есть мясо.
— Не беспокойся, я уже забил холодильник продуктами под завязку, — сумрачно ответил Глеб — ему вовсе не улыбалась перспектива торчать у плиты. — Только до кухни пока не дошел. Тебя ждал. Кстати, почему твоя мобилка не отвечала?
— А, — отмахнулся отец. — Аккумулятор накрылся. Забыл купить новый.
«Ну батя, ну хитрец! — думал раздосадованный Глеб, орудуя ножом и молоточком с насечками на бойке — готовил свои «фирменные» отбивные. — Я тут валялся и все мечтал его припахать на кухне, а он ловким приемчиком передвинул стрелки на меня. Гость… А мне по фигу! Я же не кухарка. Твой гость, Николай Данилович, — твои заботы. Где… где этот чертов перец?! Господи, когда мы наведем порядок на кухне?! Бардак, ей-ей, бардак».
Стол Глеб накрыл в гостиной. Обычно и отец, и он сам принимали гостей на кухне, которая служила Тихомировым и столовой. Но на этот раз Николай Данилович не рискнул привечать старого друга в окружении немытых тарелок, кастрюль, сковородок и чашек. А если учесть, что в одном из углов кухни стояла батарея пустых бутылок из-под различных прохладительных напитков, то картина и вовсе не выглядела благостной.
По приезде домой Глеб, еще не остывший от работы в «поле», в запале хотел навести в кухне прежний блеск. Но сначала что-то помешало — какая-то мелочь, потом он решил пройтись по продуктовым магазинам, ну, а затем его со страшной силой притянул к себе диван, который все эти два дня выпускал Глеба из своих мягких объятий лишь для того, чтобы тот мог выпить кофе и сжевать бутерброд. Тихомировым-младшим овладела абсолютная апатия.
Пан доктор ел да нахваливал. Нужно сказать, Глеб был приятно удивлен. Обычно такие худосочные хлюпики не едят, а клюют, как птички — за обед три-четыре зернышка и бокал вина. А Юлиш Ганович наворачивал так, что за ушами хрустело. И водку пил наравне со всеми. Конечно, Глеб постарался, и стол выглядел вполне достойно: отбивные с гарниром — жареная картошка и зеленый горошек, малосольная семга, красная икра, масло, маринованные корнишоны, соленые грузди, салат из свежих огурцов и помидоров… Короче говоря, еда настоящих мужиков. Не говоря уже о бутылке доброй, хорошо охлажденной водки, которая показала дно с удивительной быстротой.
Русский язык пан Юлиуш знал неплохо, лишь изредка в его речи проскакивали польские и французские словечки. Вскоре Глеб понял, что пан доктор тоже не без греха и в молодости не раз выходил в «поле» в качестве «черного» археолога. Наверное, это увлечение и сдружило его с отцом.
Разговор на «горячую» тему начался прямо за столом. Глеб видел, что и отец, и пан доктор едва сдерживают себя, чтобы не начать дискутировать прямо с отбивной в зубах. Но шляхетное воспитание пана Гановича и сдержанное поведение отца как гостеприимного хозяина не позволили затеять спор раньше, чем Глеб подал кофе и ликер (для понта), и оба археологические светила задымили кто чем — гость раскурил шикарную трубку «Данхилл», а отец, чтобы тоже козырнуть, мигнул сыну, и он принес хьюмидор* с сигарами «Trinidad Diplomatic» с подписью самого Фиделя Кастро.
«Trinidad» занимали вторую строку в рейтинге сигар (после «Cohiba 30 Aniversario») и до конца двадцатого века не были представлены в широкой продаже, а производились исключительно для дипломатических подарков. Они начали продаваться на аукционах лишь с 1999 года. Конечно, отец вряд ли купил бы хьюмидор с «Trinidad Diplomatic» за двенадцать тысяч фунтов стерлингов, но один благодарный нувориш, которому Николай Данилович помог определиться с покупкой дорогущей золотой вазы восемнадцатого века, дав заключение на предмет того, что она не подделка, в знак благодарности оплатил не только его услуги, но и выдал бонус сигарами.
— И все-таки я настаиваю, что история Копья началась задолго до событий на Лысой горе, — воинственно начал пан Ганович.
Николай Данилович скептически ухмыльнулся и ответил:
— Сразу видно историка западной школы. Ведь вы ведете свою историю от мифического короля Артура.
— Причем здесь Артур?!
— Ну как же, благородный рыцарь, король, от которого произошел западный мир и цивилизация … которая не коснулась нас, варваров.
— Николя, не делай из меня западника. Во-первых, мои предки были литвинами, а во-вторых, поляки — тоже славяне. Однако объясни свою мысль.
— Все действия, совершавшиеся рыцарями Круглого Стола, носили ритуальный характер. И рыцарь, и оруженосец, и конь являлись своего рода символами самой жизни. Конь олицетворял материальное начало, рыцарь — духовное, а оруженосец — психику, связующее звено между материальным и духовным. Он ухаживал за конем, чтобы тот мог служить рыцарю. Оружие и облачение исполнены скрытого смысла. Древнее оружие, изготовленное из металлов специальной закалки, в особые, благоприятные в астрологическом отношении периоды, вручалось рыцарю во время магической церемонии. Меч и ножны так же, как рыцарь и конь, отражали двойственность. Меч символизировал прямую непреклонную волю, ножны — материальную оболочку, личность человека, заключавшую в себе эту волю. Покоясь в ножнах, меч не ранит. Им можно нанести удар, обидеть, но не убить. Ножны — это только инертная материя; лишь обнаженная воля обладает возможностью проникать, рассекать, ранить. Щит является воплощением рыцарской чистоты, кинжал — милосердия, шлем — чести, чувства собственного достоинства, кольчуга символизировала замок, крепостную стену, воздвигнутую для защиты от пороков и прегрешений, плащ указывал на то, как много уже сделано и как много еще предстоит, и, наконец, герб и девиз представляли и отличали тот символ во плоти, коим являлся рыцарь. Но главным было КОПЬЕ — символ правды.
— И все равно, я пока ничего не понял…
— Что ж тут непонятного? Копье, которым центурион Лонгин пронзил сердце Иисуса Христа, на протяжении многих веков принадлежало представителям западной цивилизации. Существует версия, что выковал это Копье для своих тайных целей третий первосвященник иудейский, сын первосвященника Елеазара и внук Аарона, маг и каббалист Финеес. Здесь и баран может понять, что все прелести свободного западного мира происходят из Иудеи…
— Ну, это ты загнул! — перебил пан доктор Николая Даниловича. — Твоя теория на сей счет не выдерживает никакой критики.