Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник)
Шрифт:
В таком наряде стоял мазаи Эльморен, поджидая наши пироги. Я не мог различить всех деталей его костюма, совершенно подавленный общим впечатлением и мыслью о том, что мы должны предпринять.
Пока мы думали о том, что нам делать, воин двинулся с места, махнул в нашу сторону копьем и исчез.
— Наш друг, начальник каравана, сдержал свое слово и выдал нас мазаи, — закричал сэр Генри с другой лодки. — Не опасно ли приставать к берегу?
Я считал, что это небезопасно; но, с другой стороны, мы не могли ничего состряпать в пироге, а есть хотелось всем. Наконец, Умслопогас ускорил наше решение, заявив, что пойдет на разведку, и пополз в кустарник, как змея, а мы остались ждать его на воде. Через полчаса он вернулся и сообщил, что выследил место, где мазаи расположились лагерем, и по некоторым признакам думает,
У нас было два выхода — идти вперед или возвращаться. Последний вариант был отвергнут, тем более что, отступая, мы могли наткнуться на еще большие опасности. Поэтому было решено идти вперед во что бы то ни стало. Рассудив, что спать на берегу небезопасно, мы забрались в пироги и отправились на середину реки, прикрепив их вместо якоря к большим камням толстыми веревками из кокосовых волокон.
Здесь нас атаковали москиты, и это вместе со страхом за нашу жизнь отогнало мой сон, хотя другие спали, не обращая внимания на насекомых. Я курил лежа и размышлял главным образом о том, как нам избавиться от мазаев. Стояла чудная лунная ночь, и, несмотря на москитов и опасность подхватить лихорадку, ночуя на реке, на судорогу в правой ноге от неудобного положения в пироге и на отчаянный храп спящих ваквафи, я поистине наслаждался природой. Лучи месяца играли на поверхности реки, воды которой неуклонно стремились к морю, как человеческая жизнь к могиле. На берегах царил мрак, и ночной ветер печально вздыхал в тростнике. Слева от нас находилась песчаная отмель без деревьев, куда вышло на водопой целое стадо антилоп. Вдруг раздалось зловещее рычание, и они испуганно убежали. Через несколько минут массивная фигура его величества, царя зверей, явилась запивать свой обед. Он медленно передвигался в тростнике в пятидесяти шагах от нас, а еще через минуту исполинская черная масса вышла из воды и захрапела.
Это был гиппопотам. Он стоял так близко от меня, что я видел, как он, движимый любопытством узнать, что представляют собой наши пироги, открыл пасть, посмотрел и широко зевнул, давая мне возможность полюбоваться его клыками.
Я хотел было всадить ему пулю, но, подумав, оставил его в покое, тем более что он был слишком тяжел для нашей пироги. Вскоре гиппопотам бесшумно исчез из вида. При взгляде вправо, на берег, мне показалось, что я вижу темную фигуру, прячущуюся за деревьями. У меня очень острое зрение, поэтому я был уверен, что видел кого-то, но был это зверь, птица или человек — не мог различить.
В это время темное облако закрыло луну, лес затих. Внезапно прозвучал резкий, хорошо знакомый крик совы, повторившийся настойчиво несколько раз. После этого наступила полнейшая тишина, только ветер шумел среди деревьев и в тростнике.
Неизвестно почему, но меня охватило странное нервное возбуждение. Особых причин пока не было, потому что путешественник в Центральной Африке постоянно окружен опасностями, тем не менее я не мог успокоиться. Обычно я не доверяю ощущениям, но теперь мной невольно овладело гнетущее предчувствие близкой опасности. Холодный пот выступил на моем лбу, но мне не хотелось будить других. Я чувствовал, что страх мой возрастает, пульс слабо бился, словно перед смертью, нервное состояние дошло до крайности. Это состояние знакомо тем, кто подвержен кошмарам. Но моя воля торжествовала над страхом, я продолжал полулежать в пироге, повернув лицо в сторону Умслопогаса и двоих ваквафи, спавших около меня.
На некотором расстоянии я слышал всплески гиппопотама, затем крик совы повторился неестественно визгливым вскриком [65] . Ветер жалобно тянул раздирающую сердце песню. Над нашими головами стояло мрачное облако, а под нами — холодная, черная масса воды. На меня повеяло дыханием смерти из окружающего мрака!
Кровь застыла в моих жилах, и сердце перестало
65
Крик совы, как я узнал позже, служит сигналом среди племен мазаев.
Неужели это кошмар? В ту же минуту темное, дьявольское лицо показалось из воды и пирога качнулась. Блеснул нож, раздался ужасный крик одного из спавших ваквафи, и что-то теплое брызнуло мне в лицо.
В одно мгновение я очнулся, поняв, что это не кошмар, а нападение мазаев. Схватив первое, что попалось под руку, — это был топор Умслопогаса, — я изо всей силы ударил им по тому месту, где видел руку с ножом, и отрубил кисть. Дикарь не издал ни стона, ни крика. Явившись как привидение, он исчез так же таинственно, оставив после себя отрубленную руку, все еще сжимавшую меч, воткнутый в сердце нашего слуги.
Между дикарями произошло смятение, и мне показалось, что несколько голов скользнуло по воде к правому берегу, у которого должна была скоро очутиться наша пирога из-за перерезанной якорной веревки.
Изучив обстановку, я понял план дикарей. Они обрубили веревку, чтобы пирогу естественным течением реки прибило к берегу, где ждал отряд воинов с копьями, готовый перебить всех нас.
Схватив весло, я велел Умслопогасу взять другое — оставшийся в живых аскари был ни жив ни мертв от страха, — и мы принялись усердно грести к середине реки, и как раз вовремя, потому что через несколько минут очутились бы в смертельной опасности у берега.
Грести в окружающем мраке было тяжело и опасно. Но милосердный Бог руководил нами. Как только мы достаточно отдалились от берега, то поспешили узнать, уцелела ли другая пирога. К счастью, мы увидели ее и были рады узнать, что на ней все благополучно.
Несомненно, та же черная рука, которая перерезала нашу веревку, намеревалась сделать это и с другой пирогой, если бы дикаря не погубила непреодолимая жажда убивать при всяком удобном случае. И хотя это стоило жизни одному из нас, зато спасло остальных от гибели! Не явись эта черная рука, этот призрак у лодки, — я никогда до смерти не забуду этой минуты — пирога оказалась бы у берега прежде, чем я понял, что случилось, и эта история не была бы написана мной!
Глава III
У миссионера
Прикрепив остатки веревки к другой пироге, мы ожидали рассвета, поздравляя друг друга с избавлением от страшной опасности, что было скорее милостью Провидения, чем результатом наших усилий. Наконец начало светать, и еще никогда я не ждал с таким нетерпением начало дня. На дне пироги лежали убитый слуга и окровавленная рука дикаря. Я больше не мог выносить этого зрелища. Взяв камень, служивший якорем для пироги, я привязал к нему мертвеца и столкнул в воду. Аскари пошел ко дну, оставив только пузыри на воде. Когда придет время, большинство из нас канет в Лету, оставив за собой только пузыри — единственный след нашего существования! Руку дикаря мы также бросили в реку. Меч, который мы вытащили из груди убитого, был очень красивый, очевидно арабской работы, с рукояткой из слоновой кости, отделанной золотом. Я взял его себе вместо охотничьего ножа, и он мне пригодился. Один ваквафи перебрался в мою пирогу, и мы снова пустились в путь в невеселом расположении духа, надеясь добраться до миссии только ночью.
Через час после восхода солнца полил сильный дождь, еще более ухудшивший наше положение. Мы промокли до костей, потому что не могли укрыться от дождя в пирогах. Ветер упал, и паруса стали бесполезны; мы ползли потихоньку с помощью весел.
В одиннадцать часов дождь немного утих, мы пристали к левому берегу и развели огонь. Не осмелившись пойти в лес поохотиться, мы довольствовались жареной рыбой. В два часа мы тронулись в путь, взяв с собой запас рыбы.
Дождь припустил сильнее. Из-за камней, мелководья и чрезвычайно сильного течения плыть по реке становилось все труднее. Было очевидно, что к ночи нам не добраться до гостеприимной миссии — перспектива не особенно приятная! В пять часов, совершенно измученные, мы очутились на расстоянии десяти миль от миссионерского пункта и, примирившись с этим, озаботились поиском безопасного ночлега.