Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник)
Шрифт:
Две-три ядовитые насмешки над его неверностью, и Зорайя окончательно отвернулась от него. Тогда Наста вспомнил о тридцати тысячах вооруженных мечами людей, которые, по его приказанию, готовы были пройти через северные горы и, без сомнения, с удовольствием украсить ворота Милозиса нашими головами. Но сначала он пожелал еще раз просить руки Нилепты перед всем двором после торжественной церемонии провозглашения законов, изданных королевами в течение года.
Нилепта узнала это и за ужином, накануне церемонии, дрожащим голосом сообщила нам. Сэр Генри закусил губу и, насколько мог, старался подавить свое волнение.
— Какой ответ будет угодно
— Какой ответ? — переспросила Нилепта, грациозно пожав прекрасными плечами. — О, Макумазан! — Она заимствовала у старого зулуса наши имена. — Я сама не знаю, что делать бедной женщине, когда жених грозит мечом завоевать ее любовь! — Из-под длинных ресниц она бросила быстрый взгляд на сэра Куртиса.
Когда мы переходили в другую комнату после ужина, сэр Генри на мгновение задержал меня:
— Квотермейн, одно слово! Я никогда не говорил об этом, но вы, наверное, догадались, что я люблю Нилепту. Что мне делать?
К счастью, я обдумывал этот вопрос раньше и был готов дать нужный ответ:
— Вы должны поговорить с ней сегодня ночью! Шепните ей, что просите ее прийти в полночь к статуе Радемеса в конце тронного зала. Я буду сторожить вас. Теперь или никогда, сэр Генри!
Мы присоединились к компании. Нилепта сидела, сложив руки, с выражением печали на милом лице. Несколько в стороне от нее Зорайя и капитан Гуд тихо разговаривали. Было уже поздно, и королевы собирались уходить к себе, а сэру Генри не удалось сказать Нилепте ни одного слова. Хотя мы часто видели сестер, но они постоянно держались вместе. Я ломал голову, придумывая, чем помочь другу, как вдруг меня осенила блестящая мысль.
— Угодно ли будет королеве, — сказал я, низко склонившись перед Зорайей, — что-нибудь спеть нам? Наши сердца жаждут услышать ваше пение! Спойте нам, королева ночи! (Королевой ночи прозвал Зорайю народ.)
— Мои песни, Макумазан, не облегчат сердца! — ответила Зорайя. — Но если ты хочешь, я спою!
Она подошла к столу, на котором лежал инструмент вроде лютни, и взяла несколько аккордов. Звуки ее глубокого голоса лились, словно из горлышка птицы, полные нежности, дикой страсти и такой печали, что слезы застыли на моих глазах. Слова рвались на волю и таяли вдали. Я запомнил слова и перевел их, насколько можно перевести эту своеобразную песню.
«Горемычная птица, потерявшая дорогу во мраке, рука, бессильно поднятая перед лицом смерти, такова — жизнь! Жизнь, страстью ее дышит моя песня!
Песнь соловья, звучащая несказанной нежностью, дух, перед которым открыты небесные ворота, — такова любовь! Любовь, которая умрет, если ее крылья разбиты!
Грозные шаги легионов, когда звуки труб созывают их, гнев бога бури, когда молнии бороздят мрачное небо, — такова власть! Власть, которая в конце концов обращается в прах!
Жизнь коротка! Она скоро пройдет и покинет нас!
Горькое заблуждение, сон, от которого мы не можем проснуться, пока тихо подкрадется смерть и настигнет нас утром или ночью!
Ах, мир так прекрасен на заре, на заре, на заре!..
Но красное солнце утопает в крови… утопает в крови!»
— Скорее, Куртис! — прошептал я в середине песни.
— Нилепта, — прошептал сэр Генри (мои нервы были так напряжены, что я слышал каждое слово), — я должен поговорить с вами сегодня ночью. Не откажите мне, прошу вас!
— Как я могу говорить с вами? — ответила она, глядя на него. — Королевы не свободны, как обычные люди! Я окружена,
— Нилепта, в полночь я буду ждать вас в тронном зале, у статуи Радемеса. Макумазан и зулус будут нас охранять. О, моя королева, не откажите мне!
— Не знаю, — пробормотала она, — завтра…
Музыка оборвалась, и Зорайя повернула голову.
— Я приду! — быстро сказала Нилепта. — Ради всего святого, не обманите меня!
Глава XVI
У статуи Радемеса
Стояла темная ночь, и в городе царила глубокая тишина. Тайком, словно злоумышленники, сэр Генри, Умслопогас и я пробирались ко входу в тронный зал. Часовой загородил нам дорогу, но, увидев пропуск, который мы получили как королевские офицеры, опустил копье. Благополучно достигнув пустого зала, мы разбудили эхо звуком наших шагов. Словно призраки, скользили мы по огромному залу, придавленные мертвой тишиной. Лучи полной луны, проникая через окна, ложились причудливыми узорами на черный мрамор пола. Серебристый луч упал на статую спящего Радемеса и склоненного над ним ангела, озарив прекрасные черты мраморного лица.
Мы с сэром Генри остановились у статуи, а Умслопогас в нескольких шагах от нас, в темноте, так что я мог различить только очертания его фигуры, опиравшейся на топор. Мы ждали так долго, что я задремал и проснулся от звука, доносившегося издалека, словно статуи, стоявшие вдоль стен, начали шептаться. Это был легкий шелест женской одежды и звук мягких сандалий, который все приближался. Зулус поднял руки в знак приветствия, и Нилепта очутилась перед нами.
Как прекрасна она была в свете месяца! Рука ее была прижата к сердцу, и белая грудь тяжело дышала. Легкая ткань скрывала ее прелестное лицо, а как известно, красота становится еще привлекательнее, если наполовину скрыта. Застывшая в нерешительности, кроткая и тихая, Нилепта скорее походила на ангела, чем на живую, любящую женщину.
Мы низко склонились перед ней.
— Я пришла, — прошептала она, — но это большой риск! Ты знаешь, как меня стерегут! Жрецы шпионят за мной, Зорайя следит за мной, охрана не спускает с меня глаз, и даже Наста сторожит меня! Пусть сторожит, — она топнула ногой, — я женщина и сумею провести его, я королева и сумею отомстить за себя! Пусть сторожит! Вместо того чтобы отдать ему мою руку, я возьму его голову! — она закончила свою речь легким рыданием, потом очаровательно улыбнулась нам и засмеялась. — Ты просил меня прийти сюда, лорд Инкубу (так сэр Генри просил называть себя). Вероятно, у тебя есть государственное дело, ведь ты вынашиваешь великие идеи и планы для блага моего народа. Как королева, я должна была прийти к тебе, хотя боюсь темноты! — Она снова засмеялась и бросила кокетливый взгляд на сэра Генри.
Я подумал, что государственное дело неудобно слушать непосвященным и хотел отойти, но Нилепта не позволила мне, боясь неожиданности, поэтому я невольно слышал каждое слово.
— Нилепта! — воскликнул сэр Генри. — Ты знаешь, о чем я хотел говорить с тобой! Не время шутить, Нилепта, я люблю тебя!
После этих слов ее лицо изменилось: сменив кокетство, любовь озарила его новым светом и сделала похожим на лицо мраморного ангела. Мне пришло в голову, что пророческий дар Радемеса внушил ему сделать ангела похожим на его преемницу, королеву Нилепту! Вероятно, сэр Генри также подметил это сходство и был поражен им, потому что, посмотрев на Нилепту, перевел взгляд на озаренную лунным светом статую.