Корабль идет дальше
Шрифт:
— Что-нибудь заумное спрашивал?
— Вот посмотрите сами, — заволновался я. — Ведь это черт знает что!
Я схватил бумажку и начертил расположение красных огней. Капитан мельком взглянул на листок.
— Очень просто. Буксир на ходу с тремя баржами потерял управление, — быстро ответил он. — Не очень сложно.
Действительно! До чего же просто! Вот шляпа…
— Что еще? — довольно спросил капитан.
— Много всяких вопросов было. По астрономии такое завернул, ой-ой!
— А что именно? — насторожился, как почуявший добычу
— По луне… Что теперь делать будем? Снова в третьи переходить?
Лицо у капитана сделалось кислым.
— Что делать, что делать! Оставлю вас в ремонте вторым. На свою ответственность. Не в море… Но имейте в виду… Техминимум должен быть сдан. Без него вам вторым плавать не дадут. Поняли?
— Понял. Да я бы сдал, если бы не Голубчик… — затянул я старую песню, но капитан так посмотрел на меня, что отпала всякая охота вспоминать о техминимуме.
Через три месяца я хорошо выдержал экзамен в комиссии при Моринспекции. К моему счастью, Голубчик в тот день отсутствовал. Он уехал в командировку. Теперь я с полным правом занимал должность второго помощника капитана. Но надо честно сказать, поработал я здорово! Переворошил много книг, все вспомнил и нашел ответы на вопросы Александра Петровича. Ничего заумного в них не было.
Незадолго до начала Великой Отечественной войны Голубчик ушел из пароходства. Он был стар, болен, да и хлопотливая работа в Моринспекции взяла свое. Он перешел в Центральный научно-исследовательский институт морского флота. Там было спокойнее. Никто особенно не жалел об его уходе. Начальство освободилось от въедливого и чересчур принципиального подчиненного, подчиненные — от строгого, желчного и ворчливого начальника. Штурманская молодежь открыто радовалась. Можно будет наконец свободно вздохнуть, не надо дрожать каждую вахту в ожидания разноса Голубчика.
Может быть, память об Александре Петровиче Смирнове так бы и осталась в морских рассказах. Его вспоминали бы как знающего капитана, лихого швартовщика, вспоминали о его чудачествах, о вопросах, которые он задавал на техминимумах, может быть… но грянула война.
…Начальник Балтийского пароходства Никон Яковлевич Безруков сидел в своем кабинете и мучительно раздумывал о тяжелом положении в пароходстве, о том, что многих штурманов и капитанов мобилизовали на военный флот, и если дело пойдет так, то скоро некому будет плавать на торговых судах. Вот и сейчас у Железной стенки стоит без капитана теплоход «Иван Папанин». Только вчера молодой капитан этого теплохода Дмитрий Адамович Глазко получил предписание немедленно явиться в военкомат и, не сдавая судна, сошел с борта. А рейс предстоял серьезный и опасный, любого туда не пошлешь. «Папанин», не задерживаясь, должен уходить в Таллин, эвакуировать раненых.
«Кого же все-таки назначить на «Папанина»?» — в который раз задал себе вопрос Безруков и закурил новую папиросу.
В дверь просунулась голова секретарши.
— К вам капитан Смирнов. Примете?
Безруков недовольно поморщился. Не до старика ему было. Но помня, каким авторитетом пользовался прежде капитан, вздохнул и сказал:
— Просите.
В кабинет, многократно кланяясь, вошел Голубчик.
— Садитесь, Александр Петрович. Чем могу быть полезен?
Старик пожевал синеватыми губами, кашлянул.
— Прошу дать мне судно, — коротко сказал он. Начальник пароходства не поверил своим ушам.
Капитану было шестьдесят семь лет, последнее время он сильно болел, врачи настойчиво предлагали ему оставить работу — и вдруг такая просьба…
— Боюсь, Александр Петрович, что вас не выпустит в рейс медицинская комиссия, — осторожно сказал Безруков, не желая обидеть капитана, и тут же в голове мелькнула мысль: «Вот такого бы на «Папанин». Лучшей кандидатуры не найти».
Александр Петрович с сожалением взглянул на начальника и ворчливо проговорил:
— Когда Родина в опасности, я не могу сидеть и перебирать бумажки. Потом, кто это вам сказал, что меня не выпустят врачи? Я чувствую себя как нельзя лучше, голубчик. Я сам себе врач. Прошу дать мне судно. Полагаю, что своей многолетней работой я заслужил такое доверие? Какие тут могут быть комиссии!
Начальник пароходства вышел из-за стола. Все анекдоты, связанные с именем Голубчика, все байки, истории, ходившие по пароходству, сейчас забылись. Безруков глядел на Александра Петровича с восхищением и уваженнем.
— Спасибо, Александр Петрович, — растроганно сказал Безруков. — Принимайте «Ивана Папанина». Вон у Железной стенки стоит. Если бы вы знали, как вы нас выручили. Спасибо.
— Премного благодарен за доверие. А вы говорите — комиссия! Знаю, что людей не хватает… Когда прикажете принимать судно?
— Немедленно, если можете:
— Сейчас же иду. Счастливо оставаться. Александр Петрович встал и, как обычно, спиной, кланяясь, двинулся к выходу. Но сейчас это не вызвало улыбки у начальника. Он провожал старика до двери.
— О формальностях не беспокойтесь. Я сейчас позвоню в кадры, и все будет в порядке. Сегодня вы должны выйти в рейс, — сказал начальник на прощание. — Счастливого плавания!
Они обменялись крепким рукопожатием.
«Иван Папанин» ушел точно в назначенный час. Командовал им Голубчик.
«Иван Папанин» в пути подвергся обстрелу немецкого самолета. Масловский, старший помощник, с любопытством наблюдал за капитаном. Ведь для Голубчика это было первое боевое крещение. Но ничего необычного старпом заметить не смог. Ни страха, ни волнения, ни повышенной нервозности. Только, когда капитан отдавал команды рулевому, маневрируя судном, уклоняясь от пулеметных очередей, глаза у него сощурились, заблестели и голос зазвучал громко и молодо. Старпом чуть не подпрыгнул от удивления, когда сразу после налета он услышал недовольное замечание Голубчика: