Кораблики, или «Помоги мне в пути…»
Шрифт:
Я сказал Петьке в спину:
– Неужели ты что-то помнишь? Ведь ничего же прежнего не осталось…
Он выговорил, отдувая от лица сухие листья и паутину:
– Главное – найти тот дом. Сторожку… А от нее точно на запад сто пятнадцать шагов. Я помню…
Ну да, он помнил, конечно. Для него-то много ли времени прошло! Но здесь прошло около сотни лет. И ничего памятного для Петьки безжалостное время не оставило.
Для меня тоже.
Где-то здесь были похоронены тетя Глаша и дядя Костя. Я, уже взрослый (но еще, конечно,
А Петька уверенно пробирался вперед, будто внутри у него был компас.
И мы вышли к древней кладбищенской сторожке! Я тоже узнал ее. Точнее, это была не сторожка, а длинный приземистый дом с узкими окнами и крутой двухскатной крышей. Сложенный наполовину из кирпича, а наполовину из плоских серых камней. Он врос в землю по самые окна. И все же, судя по протоптанной от крыльца дорожке, был обитаем…
Петька подошел к углу дома, прищурился, глянул вдоль стены и решительно зашагал, что-то бормоча под нос. Про меня будто забыл.
И опять были заросли, косые ржавые решетки, кресты, переплетение веток и твердого, как проволока и жесть, репейника.
Вдруг Петька остановился. Резко. В двух шагах от могучего, прямо поднебесного тополя. Поднял голову, сказал шепотом:
– Ух, какой ты сделался…
– Это ты мне? – беспонятливо отозвался я.
– Это я ему. Тополю… Я его посадил вот таким. – Петька, не оглядываясь, поднял руку до плеча. – Это был большой сук, его отломило грозой от тополя на нашей улице, и я вкопал здесь. И он прижился…
– Ты уверен, что это он?
– Конечно! Смотри – шина! Я ее положил тогда как загородку вокруг саженца. А теперь – вот…
Метрах в двух от земли на могучем стволе сидела старинная автомобильная шина. Видимо, тополек, превратившись в тополь, заполнил все ее кольцевое пространство, а потом, вырастая, поднял этот резиновый пояс в высоту. Мало того, он в конце концов разорвал шину. И все же она сидела плотно, охватив ствол подковой…
"Ну а где же…" – стесненно подумал я. Или, кажется, сказал вслух. Вокруг была колючая высокая трава. Никакого намека на памятник.
Петька быстро оглянулся на меня, встал на колени, скрывшись в траве по плечи. Начал вырывать стебли и рыть землю руками. Потом оглянулся опять:
– Смотри…
Я опустился рядом. Из-под земли и стеблей торчал угол темного камня.
К счастью, у меня хватило ума взять с собой большой складной нож. Мы начали им рыть податливую почву, резать корни. И через четверть часа очистили верхнюю часть поваленного гранита. Открылся на темной поверхности желтоватый, с трещинками фаянс. Петька старательно протер его ладонями. И глянула на нас мама. Молодая…
Нечего было и думать самим поднять памятник. Мы пошли назад, к сторожке. Оказалось, что там кладбищенская контора. Вполне современная, несмотря на заброшенный вид дома. Даже с аппаратами всех внешних коммуникаций. Двое молодых мужчин вполне интеллигентной (я бы сказал "аспирантской") внешности выслушали меня, затем вместе с нами сходили к отрытому камню. И сказали, что за три дня поставят памятник и приведут могилу в порядок.
В конторе мы оформили соглашение. Эти ребята запросили совсем небольшую сумму, и я заплатил вдвое – натуральными пластиковыми ассигнациями здешнего банка.
Все были довольны друг другом. Правда, Петька не выдержал, упрекнул:
– А чего тут у вас такое захолустье? Не проберешься.
Воспитанные кладбищенские смотрители не обиделись. Объяснили, что смотреть за всем кладбищем здешняя служба не в состоянии. И рады бы, да нет ни сил, ни средств.
– Но когда просят, мы помогаем, восстанавливаем, – сообщил очкастый служитель. – Сейчас, кстати, часто обращаются, просыпается у людей голос крови…
"Голос крови… Голос крови… – толкалось у меня в голове, когда в такси-фаэтоне ехали в гостиницу. – Кто же мы с Петькой друг другу? Двойники? Братья? Люди из разных миров, сведенные вместе каким-то аномальным поворотом межпространственных космических дорог? Или все-таки я и он – одно и то же? Одно целое?.. А мама?.. А этот Старотополь – он чей? Петькин или мой?.."
Петьку же, оказывается, занимали совсем другие мысли, более приземленные. Когда поднялись в номер, он спросил:
– Как ты думаешь, не надуют нас эти парни? А то деньги получили вперед и теперь решат, что можно ничего не делать…
– Через три дня сходим посмотрим…
– А… – Петька растерянно мигнул. – Разве мы будем здесь еще три дня?
– А разве нет?
Он виновато обмяк.
– Что с тобой, Петух?
– Я думал, мы сегодня вечером уедем обратно. Понимаешь… я послезавтра должен петь… Ну, "Песню Джима". Я обещал. В школьном хоре…
– Записался, что ли?
– Ага…
– И ничего не говорил!
Он завздыхал и засопел.
– Ну а если пропустишь это выступление, что страшного? Тебя же отпустили в эту поездку…
Петька молчал. И я чувствовал, что для него эта песня в назначенный день – очень важное дело. Может быть, связь между прошлой и нынешней жизнью. Может быть, способ отчистить эту песню от липкого воспоминания о Полозе. Или что-то еще. Какое-то внутреннее оправдание и утверждение…
Петька прошептал, глядя в пол:
– Ты, наверно, думаешь: "Вот какой… бессовестный. Сам рвался искать мамину могилу, а нашел – бросает…"
– Ну что ты, Петушок. Кто бросает? Ладно, уедем завтра, а потом вернемся. Через неделю. Или в ближайшие каникулы… Правда, у меня тут еще было дело, хотел провернуть поскорее…
– Какое?
– В архив хотел заглянуть, кое в чем разобраться… Ну ладно, потом…
Петька вскинул глаза:
– А почему потом? Ты оставайся, а я поеду. Маленький я, что ли?.. Ну позвони дяде Юджину, он меня встретит. А из поезда я куда денусь?