Кораблики, или «Помоги мне в пути…»
Шрифт:
– Не знаю… Знаю только, что ее отсутствие нам еще аукнется…
– Давай-ка, друг, без пророчеств. Посидим, послушаем…
Дальше началось то, что описывать я не могу. Это действо не имеет названия, и очень трудно подобрать слова, чтобы рассказать о чувствах, мыслях и решениях, когда ты одновременно – и повисший в многомерном пространстве мозг, и само пространство, и музыкант, играющий на миллионе тончайших невидимых струн, и компьютер, впитывающий эту мелодию, дробящий ее на формулы, не имеющие графического
Схема послушно глотала поправки. Как больной, который нарушил режим и теперь виновато принимает от медсестры таблетки и выговор…
– Ну, старик, в норме сейчас? Не двоится?
– В норме, – откликнулся Конус тоном насупленного пацана, у которого вытащили из пятки занозу. – Но что это было?
– Видимо, ты все же где-то прозевал гравитационный сгусток, вот и тряхнуло. Конечно, вещь почти невероятная. Один шанс из миллиона…
– Ну, может быть… – буркнул Конус недоверчиво. Потом вздохнул по-человечески: – Спасибо, Пит…
– Не стоит благодарности. Будь здоров, старина…
– Будь… Постой. Знаешь, я все же попробую сам построить кой-какой блок для анализа поливариантности. А?
– Попробуй. Только без ущерба для всего остального.
– Само собой.
Я порядком измотался. Рухадзе и Дон почти волоком вытащили меня из кабины. Дали глотнуть "Капитана".
– Ну хватит, хватит. Присосался… – Рухадзе отобрал фляжку. – Что там случилось-то?
– Видимо, двойной скок в гравитационном анализаторе. Сбой… По теории вероятности следующий раз такое может произойти через миллион лет. Здешних…
– Ну, мы тогда опять позовем, – хмыкнул Дон.
– Договорились.
– Уходишь?
– Ухожу, ребята. У меня там… приемный сын. Отыскал потомка. Боюсь за мальчишку, он… сирота.
– А что, сиротам и нынче несладко на шарике? – спросил Рухадзе.
– Им всегда несладко…
Как назло, заело контакт в пусковом блоке камеры. Пришлось развинчивать пульт. Возились несколько часов. Я боялся смотреть на бегущую стрелку земного циферблата, на скачущие цифры электронного табло. Там, на шарике, наступало уже лето следующего года.
– Ну все… Счастливо, братцы!
Они помахали руками и задвинули дверь шлюза. Я дождался звонка-сигнала и опять отодвинул дверь. И шагнул в приемный тамбур базы.
2
База была пуста.
Она совсем была пуста! Безжизненна!
Вполнакала горел плафон – аварийный свет, который оставляют в законсервированных отсеках. Какой-то мусор шелестел на полу.
Я с растущей тоскливой тревогой обошел бункер. Ни души. Ни намека на то, что случилось. Связь была наглухо отключена.
Что же это? Война? Катастрофа?
Я кинулся к выходу. Он был на полном электронном блоке. Я набрал код. Слава Богу, сработало!
Земля встретила меня солнцем, зеленью, блеском моря. По заповеднику бродили беззаботные туристы, на воде пестрели паруса. Я вздохнул с некоторым облегчением. Но ушла лишь малая толика тревоги.
У выхода из заповедника я поймал фаэтон и кинулся домой.
Дома была Карина. Причем не одна. Тут же по-домашнему развалился на диване волосатый крупный мужик в пестрой рубахе.
Карина, стоя посреди комнаты, протирала тряпицей блестящий керамический кувшин. Дальше – все как в дешевой кинодраме.
– Ах!.. – И кувшин об пол.
Слезы, объятия. Но объятия какие-то вялые. И наконец:
– Господи Боже ты мой! Ты живой?!
– А какой же еще? Да в чем дело, черт возьми?
– Но… ведь сообщили же… что "Игла" взорвалась…
– Когда?!
Я разомкнул ее мягкие, словно вареные, руки. Дядька на диване смотрел, приоткрыв рот. Ладно, это потом… Сперва… А что сперва?
"Стоп, стоп, стоп", – велел я себе. Раскрутил в голове календарь.
Февраль… Здесь было явное несовпадение. В это время я, по всем расчетам, еще возился с Конусом. А взрыв произошел позже, когда я был уже в капсуле, а капсула была растянута в Пространстве. Иначе бы я не уцелел… Значит, во время взрыва скрутилась темпоральная петля – последняя горькая шутка межпространственного вакуума… А может, не шутка? Может, отчаянная попытка дядюшки Кона спасти в последний миг хотя бы меня? Почему именно меня?.. Никто никогда ничего не узнает…
В общем, повезло тебе, старик.
А Дону и Рухадзе не повезло…
Нам всем не повезло. Все, ради чего столько работали, исчезло в один миг. Вся жизнь…
Но эта безнадежная мысль в ту минуту ударила меня не очень сильно. Вернее, я не очень болезненно воспринял удар. Наверно, мозг поставил защиту. Потому что слишком уж страшно, слишком безнадежно.
И вообще вся эта тоска, все горе были в тот момент позади другой тревоги, главной.
– А Петька? Он где?
– Он… так сильно плакал тогда… Потом его взял к себе Юджин.
– Они здесь, в Византийске?
– Юджин… он сейчас в Антарктиде. Там какая-то станция… или лаборатория. Ты спроси у Виктора, он все знает. Он сейчас здесь, работает на грузовой космостанции.
– А Петька? С Юджином?
– Он сперва уехал туда, потом вернулся. Трудно там детям… Ну… и вообще… я не знаю…
– Где он?!
– Сперва жил у меня. Потом ушел в интернат… Петенька, я не виновата, я… мы его не обижали, он сам захотел. Все было по-хорошему. Он сперва прибегал почти каждый день. Кота навещал. А потом ему разрешили взять Кыса к себе… Ну и… – Она опять всхлипнула.