Корейский для начинающих
Шрифт:
— Вам нравится Им Чже Бом? — с улыбкой спросил он, предложив мне выйти из машины, и из принесённого с собой пакетика извлёк коробочку с пластырем, заботливо предложив его мне.
Руки не слушались, скорее из-за чувства неловкости, что меня поймали на месте преступления, нежели из-за боли. Наклеив поочередно на каждую ладонь пластырь, он предложил зайти в кафе на чашку кофе, тем самым обещая расплатиться за причиненный здоровью ущерб. И в этот раз он был непреклонен, и заверения в том, что в Пицца Хате я съела столько, что даже кофе не полезет, не помогли. Пытаясь не хромать, чтобы он не дай Бог подумал, будто я давлю на жалость, пока мы добирались на второй этаж до кофейни, на самом деле я не могла избавиться от чувства, что подобная забота, выражавшаяся в лёгких прикосновениях, поддержки под руку, была мне приятна. Иногда здорово почувствовать себя израненной ланью, за которой бережно ухаживают, хотя я поймала себя на мысли, что, как правило, такая забота заставляет чувствовать себя неуютно, вплоть до неприятия.
Наверное, подобная самостоятельность — на деле элементарная глупость и утаённое желание, чтобы хоть кто-то понял истинность внутренних чувств. Что, несмотря на все отговорки, уверенность в собственных силах, даже русской бабе требуется чуткое плечо. Ну, просто убиться, какая лирика! Слава Богу, что он не заметил моей усмешки. Корея меня меняет? Мне приятна помощь? Нет, это лёгкое помешательство, может, при падении, я случайно натёрла асфальтом мозг.
Я тупо пялилась в меню (там, на удивление, не было ни одной английской буквы, а на хангыле мне было читать лень) и осторожно поглядывала на сидящего с прямой спиной спутника, листавшего страницы с видом непревзойдённого достоинства. Характеристика «аристократ хренов», осталась невысказанной где-то глубоко в потаённых уголках моей русской души. Сама же я наверняка выглядела серой мышью, скукожившейся, стеснённой, пускай так, главное, чтобы из меня наружу не полезло всё то… что лезет обычно.
— Что вы предпочитаете? — всё-таки поинтересовался он после нескольких минут молчания, позволивших мне оценить вполне уютное, даже домашнее кафе с кучей милых побрякушек и цветков в горшках на полках.
— А? — вернулась я в реальность и скороговоркой ответила: — То есть, горячий капуччино.
Капуччино? Первое, что пришло на ум, в общем-то, мне было всё равно, что пить, однако на удивление спутник заказал то же самое и бельгийские вафли.
— Вы всегда так стесняетесь? — совершенно без задней мысли спросил он.
— Нет, только когда меня сбивают машиной, — отшутилась я, вот только должной отдачи не получила. Нет, он не напрягся, но глупой шутки, по-видимому, не понял. Нервы мои как-то вдруг накалились до предела — наверное, чуть романтичная обстановка этому неплохо способствовала. А ещё его сосредоточенный взгляд. — Извините, я, наверное…
— Всё в порядке, — перебил он негромко. — Вам не за что извиняться.
Я удержалась от того, чтобы моя бровь не прошибла потолок, ибо шутка была вполне забавной, может, и чуть туповатой, однако этот мужчина, по-видимому, посчитал её неуместной, но решил проявить снисхождение к невменяемой иностранке. Или он так переживает за инцидент, что просто неспособен воспринимать юмор, заставляя при этом чувствовать себя идиоткой? Подавив улыбку, за которой пряталась легкая досада, я отвела взгляд в сторону, мечтая засунуть свой язык куда поглубже. Буду молчать — такой вариант показался наиболее приемлемым. Зачем он притащил меня в это кафе? Сидит, роется в своей мобиле, попивая кофе, словно меня рядом и в помине нет. Расплачивается за свою ошибку чашкой кофе, что ж, я и этого не просила, но не сидеть же с таким отстраненным видом? Меня это порядком задевало. К вафлям, как и он, я не притронулась, хотя, признаться, хотелось. Громко отхлебнув кофе, я поднялась с места, наконец, привлекая к себе внимание, и сообщила о своём намерении посетить уборную, получив в ответ лишь сухой кивок.
От столика я отходила, состроив ему в спину недовольную мину, удержавшись от того, чтобы высунуть язык. Дохромав до туалета, я решила, что спутник и не заметит моего отсутствия, посему, обиженно фыркнув, поковыляла по лестнице вниз, поймав и проигнорировав вопросительный взгляд официанта. Сил шляться в таком состоянии по улице у меня не было. На удачу пустое такси попалось мне сразу же, и, недолго думая, я отправилась в университет, только уже на подъезде к которому осознав, что из-за своей озлобленности я забыла у него в машине не только пакет с косметикой, но и клатч с деньгами, паспортом, айподом и пропуском в общагу. На удачу возле общежития мне попалась Ксюша, вернувшаяся с ужина в Пицца-Хате пораньше. Одолжив у неё денег и отмахнувшись, что объясню все позже, я вернулась в машину и велела удивленному таксисту ехать обратно. Вполне ожидаемо было то, что белой бэхи возле того кафе уже не оказалось, а значит, у меня начались серьезные проблемы, ведь о том, куда бы этот человек мог подвезти моё барахло, я ему ни словом не обмолвилась, даже не представилась. Надеюсь, хоть в паспорте сообразит посмотреть…
От души выругавшись, я погнала таксиста обратно в университет. Денег, одолженных у Ксюши, едва хватило, чтобы добраться до места, где лакомилась местной кухней вторая половина группы вместе с нашей сонсеним — учительницей, преподававшей корейский язык. Она была своим парнем, на пару месяцев младше меня, с короткой стрижкой и полным отсутствием макияжа. Больше всего мне импонировал стиль её одежды — европейский кэжуал. Она и без всего “милого”, что так обожали кореянки, выглядела довольно симпатичной, а главное — самодостаточной и уверенной
— Здравствуйте, — коряво по-русски, чуть приклонив голову, сказал он одно из двух слово, которое знал на моём родном наречии.
— Здр… Аньйоасейо, — сразу же сменила я гнев на милость и мило улыбнулась.
Он ещё раз мотнул башкой, я в ответ тоже изобразила китайского болванчика, и мы распрощались. Рыжая шевелюра с лохматой химией от макушки до чёлки скрылась из виду, оставив меня дебиловато улыбаться пустоте в мыслях. Нам Юн мне сразу понравился, ещё когда мы прихватили его из общаги и пошли всей толпой в Норебан орать песни дурными голосами. Мой нежный музыкальный слух едва выдержал подобную пытку. В очках, как и любой кореец, он был всё же очень привлекательным, на мой взгляд, правда, если бы не пил странный луковый сок, о назначении которого мне приходилось только догадываться. Ещё меня подбешивал тот факт, что ему нравилась другая девочка из нашей группы, на которую он запал явно из-за её ультракоротких нарядов. Объективно говоря, этой блондинке с ногами от ушей я не уступала ни в чём, за исключением полного отсутствия грудей в моём организме. Я, впрочем, будучи субъектом неранимым, стойко восприняла подобную оплеуху — не в первой, но отступаться не собиралась.
Нам Юн учился на актёра, правда, я понятия не имела, что он забыл в университете на каникулах, хотя не он один — тут обитало еще множество студентов. Скорее всего, у них здесь был какой-то летний факультатив. Так же общагу оккупировали несколько музыкальных студенческих групп, репетиции которых мне удавалось иногда заставать. Нашей братии выделили пару комнат с пианино, где мы могли спокойно поорать наши русские народные. Инициатива исходила с моей стороны, ибо мне порой хотелось прикоснуться к фортепиано, чтобы окончательно всё не забыть. С сентября у меня должны были возобновиться частные уроки в детской музыкальной школе с моей старой преподавательницей, учившей меня ещё в совсем раннем детстве. Жаль, что я и не подумала взять с собой ноты, но да ладно, техническую память иногда полезно напрячь. Слышала, что Нам Юн ещё и пианист, интересно было бы послушать…
Протерев в душе мутное от влаги зеркало, я повертелась на месте, стараясь разглядеть синяк на правой ягодице, который уже начал приобретать темноватые очертания, Прикоснуться к нему было пыткой. Намыливая шампунем голову, я все страдала об отсутствии документов и вещей, оставленных у этого старого болвана; ещё ужасно раздражал тот факт, что ему придется рыться в моей сумочке, чтобы найти адрес моего места обитания в Корее. Тут мои глаза распахнулись от ужаса, когда я вспомнила, что вместе с пропуском в общагу во внешнем кармане клатча лежали презервативы. Готовая разрыдаться от стыда и отборно отматерив собственную глупость, я, кажется, напугала кореянку, которую как ветром сдуло из душа. Стыдно, очень стыдно, что он обо мне подумает? Ведь я о нём подумала примерно то же… Не сказать, что я искала приключений на свою голову, но почему-то именно сегодня, ради смеха, когда мы с девочками собирались в Пицца Хат, я отшутилась: «Береженого Бог бережет, как говорила монахиня, натягивая презерватив на свечку». Я не собиралась цеплять парней, мне с этим что-то основательно не везет, просто… Господи, как же глупо! Но вместо того, чтобы покраснеть до кончиков ушей, я заржала как конь на всю душевую, заставив Дашу, решившую зайти именно в этот момент, посмотреть на меня с изумлением.
— Ань, смех без причины, сама знаешь признак чего. Я невовремя? — спросила она, покрутив пальцем у виска, пока я с наигранной страстью в глазах пялилась на то, как она раздевается. Десятый размер — это вам не хухры-мухры!
— Люблю смотреть на две вещи… — дернув бровями, не отводя взгляда от выдающихся частей Даши, сказала я.
— Да-да, — устало подтвердила она, — как я прыгаю.
— Ты не в духе?
— Убью Женю, — буркнула она, встав под струи воды. — Он меня достал…
Почему-то на мои шутки она не обижалась, впрочем, как и я на её, а вот наш мелкий одногруппник девятнадцати лет немного раздражал её, только поржать над кем-нибудь, кроме неё, вместе с ним она не брезговала. Каждый божий день чаще всего заканчивался для Даши именно этой фразой. Не знаю, я считала Женю вполне обаятельным мальчиком, он мне даже нравился. В последние дни мы лазили вместе, находя везде и всюду повод посмеяться. Вполне себе ненавязчивое общение…