Корнеты и звери (Славная школа)
Шрифт:
Пока еще корнетство не собралось из отпуска и мы мало-мальски свободны — любезный и снисходительный Авалов водит нас по взводам и знакомит нас с их особенностями.
Эскадронных взводов, т. е. больших помещений, в которых стоят юнкерские койки — четыре.
Первый взвод — собрание самых высоких юнкеров, второй — Лермонтовский, т. к. в этом взводе когда-то состоял поэт, третий — собрание, наиболее высоких юношей второго полуэскадрона — и четвертый — левофланговый, «малина», «малинник».
В каждом из помещений-взводов — свои
Сразу же, со всех сторон, понесется корнетский крик:
— Куда вы, молодой! Ведь это корнетский угол! Пол провалится!
И традиция корнетских углов и проходов настолько сильна, что, привыкая к мысли о их непроходимости для юнкера младшего класса — каждый из последних, даже в отсутствие «корнетов» не решится пройти запретным местом, вплоть до того времени, когда, через год, на него самого не снизойдет корнетская благодать.
После вечернего чая, розданного нам в столовой училища, расположенной в нижнем этаже здания, и вечерней молитвы — мы расходимся по отведенным койкам и начинаем сразу же укладываться спать.
Но отход ко сну для молодого школы не так прост и легок.
Раньше, чем забраться под одеяло — нужно соответствующим образом и с целым искусством сложить в порядке все снятые с себя вещи — куртку, рейтузы, денную рубашку, кальсоны и носки.
В особенности — кальсоны.
Они должны быть сложены правильным четырехугольником — так, чтобы при каждом предложении любого корнета — а последний может разбудить вас среди ночи — вы могли бы с толком и полною серьезностью доказать ему по всем правилам геометрии равенство сторон квадрата.
Авалов не оставляет нас и здесь — и от него мы учимся трудному искусству складывания своих вещей.
Напряженное состояние целого дня дает себя знать — и едва успев приложить голову к подушкам, мы, молодые, начинаем засыпать.
Суровая действительность пропадает и мы быстро уходим в мир молодых и милых снов.
Но не долго балуют нас эти сны.
Спустя час-другой, около полуночи мы внезапно просыпаемся от громких и веселых слов, стука и звона многочисленных, гремящих шпор.
Сразу же возвращается сознание…
Взводы — и первый, и второй, и третий, и четвертый — полны ими, возвратившимися к урочному сроку из отпуска.
Вот оно, «благородное корнетство»!
Они переговариваются, устраиваются на койках в своих заветных углах, мелькают при свете ночных ламп золотыми галунами мундиров и светлыми портупеями тяжелых драгунских шашек — и гремят, гремят шпорами, которых у нас нет!..
— Молодежь уже спит! — слышится чей-то высокий и уверенный голос. — Молодежь — сугуба! Трепещи молодежь! Завтра — представиться мне всем по очереди!
Что же — завтра,
И мы опять засыпаем, уходя в другой, лучший мир до того момента, когда в 6 часов утра неожиданно-резко проникает в наш сонный слух утренняя повестка кавалерийской трубы…
Пулей вставать, молодежь! Одеваться, мыться — и строиться на средней площадке!
Пулей, пулей! Последнему — пачка лишних нарядов!
Меньше, чем в четверть часа мы проделываем и одеванье, и умыванье, и причесыванье… Мы уже на средней площадке, куда собирается весь эскадрон — и корнеты, и звери, для встречи дежурного офицера и утренней молитвы.
Полуэскадроны выстраиваются по сторонам площадки, лицом друг к другу, и между ними, немного отступя назад, — чтобы лучше видеть все построение, — становится впервые новый вахмистр эскадрона.
Это — «земной бог».
Никто из молодых даже не смеет приблизиться и заговорить с этим «земным богом» — настолько высока и почетна его фигура.
Можно обратиться по службе и по делу к своему «взводному вахмистру» — и то в случаях исключительных, дабы не беспокоить его с пустяками.
Но «бог земной» — для молодежи — недосягаем.
Он и живет отдельно от других юнкеров — в особой комнате, смежной с первым взводом, куда, разумеется, может быть вхож только старший курс.
После утреннего чая происходит разбивка по взводам, на которую является эскадронный командир.
Мы опять выстроены на средней площадке — и около нас деловито прохаживаются четыре взводных вахмистра.
— Сейчас придет полковник, молодежь! — предупреждают нас корнеты. Отвечать на его приветствие отчетливо, без крика, но и не вяло! Полковник — строг, но справедлив, и со слезами на глазах просил нас «продернуть» молодежь!
Полковник, конечно, никого ни о чем не просил — но так принято говорить молодежи по традиции — и мы с сердечным трепетом ожидаем прихода эскадронного командира.
И он появляется.
Это — полковник Константин Адамович Карангозов, известный в свое время в кавалерийском мире Нижегородец, Георгиевский кавалер 1877 года, редкий по своим качествам знаток коня и настоящий профессор конского экстерьера [2] .
Среднего роста, широкоплечий, с изящными, слегка изогнутыми, кавалерийскими ногами, с орлиным носом и черными, пушистыми бакенбардами — он производил на всех неизгладимое впечатление, которое еще более дополнял маленький белый крест Св. Георгия, — такой редкий в то время на офицерах, висевший в петлице его сюртука.
2
Экстерьер — наука о внешнем виде лошади и об определении ее достоинств и недостатков по этому виду.